Оставшись одна, если не считать Винворта и по-прежнему бессознательного Роланда, Тиффани достала из кармана жабу.
— Либо это сон, либо я на пляже, — сказал жаб. — А жабы не видят снов.
— В моём сне — видят, — сказала Тиффани. — А это мой сон.
— Тогда ты видишь очень опасный сон, — заявил жаб без тени благодарности.
— Нет, он прекрасный, — возразила Тиффани. — Он чудесный. Посмотри, как играет солнце на волнах.
— Где таблички с предупреждением об опасности утонуть? — проворчал жаб. — Ни спасательных жилетов, ни сетей от акул. А где же сертифицированный спасатель? Нет его. Ну и ну! А если бы кто-то…
— Это пляж, — сказала Тиффани. — Что ты такое говоришь?
— Я… я не знаю. Ты не могла бы положить меня на землю? — попросил жаб. — Что-то у меня голова разболелась.
Тиффани положила его на мол поближе к куче водорослей. Вскоре послышалось чавканье.
Море было спокойным.
Мирным.
Именно в такую минуту, подсказывал здравый смысл, и должно произойти что-то нехорошее.
Но ничего не произошло. Потом снова ничего не произошло. Винворт подобрал гладкий камушек и сунул в рот, исходя из предположения, будто что угодно может оказаться леденцом.
А потом со стороны маяка донёсся шум. Тиффани услышала приглушённые крики, удары, раз или два зазвенело стекло. Что-то тяжёлое прогромыхало по длинной винтовой лестнице, считая ступеньку за ступенькой.
Дверь открылась. Вышли Нак-мак-Фигли. Выглядели они довольными.
— Нае проблемо, — заявил Явор Заядло. — Ни души.
— Но было столько шуму!
— Ах-ха. Надо ж было спроверить, — сказал Туп Вулли.
— Пи-пи-писклики! — взвизгнул Винворт.
— Я проснусь, когда войду в дверь, — сказала Тиффани, вытаскивая Роланда из лодки. — Так всегда бывает. И сейчас тоже должно получиться. Это ведь мой сон.
Она поставила баронского сына на ноги и повернулась к ближайшему Фиглю:
— Вы не могли бы понести Винворта?
— Ах-ха!
— И вы не заблудитесь и не напьётесь, ничего такого? — спросила Тиффани.
Явор Заядло напустил на себя оскорблённый вид:
— Мы нипочём не блудимся! Мы завсегда бум-бум, хде мы есть! Быват, правда, мы не оченно бум-бум, хде всё остальное, но это ж не нашая вина, что оно куды-то запропастилось! Нак-мак-Фигли не блудятся!
— А что насчёт выпивки? — спросила Тиффани, волоча Роланда.
— Мы ни в жисть не блудились! — гнул своё Явор Заядло. — Ай не так, ребя?
Фигли глухо поддержали его в том смысле, что их тоже оскорбляет одно предположение, что они могут заблудиться.
— Даж рядом этих словей не ставь: «Фигль» и «заблудши»! — сказал Явор Заядло.
— А «напившись»? — снова спросила Тиффани, укладывая Роланда на гальку.
— Хто хошь мож заблудить, токо не Нак-мак-Фигли, — сказал Явор Заядло. — Заруби себе на носе.
Тиффани рассмеялась:
— Ладно, на маяке всё равно пить нечего. Кроме, конечно, керосина для фонаря, но уж его-то вы пить наверняка не стали — такое никому и в голову не придёт.
Пикеты вдруг притихли.
— А чё оно за штука така? — осторожно спросил Туп Вулли. — Случаем, не така буль-буль в громаздой бутыли?
— С таким ишшо черепком и костьями? — уточнил Явор Заядло.
— Да, возможно, это оно. Страшный яд, — сказала Тиффани. — Если его выпить, будет очень-очень плохо.
— Ах-ха? — переспросил Явор Заядло задумчиво. — Ну нады ж. А чегой плохо бу, как оно?
— Думаю, от него и умереть можно, — сказала Тиффани.
— Мы и тык мёртвые.
— Ну, тогда вы можете серьёзно заболеть. — Она строго посмотрела на Фигля. — И вдобавок оно горючее. Хорошо, что вы не стали его пить, правда?
Туп Вулли громко рыгнул. В воздухе отчётливо запахло керосином.
— Ах-ха, — сказал он.
Тиффани подошла взять на руки Винворта. За спиной у неё Фигли сбились в плотный кружок и принялись шептаться:
— А я грил, что черепок там неспруста!
— Громазд Йан грил, эт’ значит, что пойло крепко. От же люди, оставлявают пойло хде попало, совсем не думкают, что кто-то могёт случаем вынести дверь, поднять засовы, размотить цепь со шкафу, сломить замок и ненарок хлебануть!
— А что тако «горючее»?
— Знатца, вжих-вспых от огня!
— Споконей, споконей, не боись! Знатца, так: никому не рыгать и не сливать вблизи огня, ясно? И делаем морды, будто все типсы-топсы.
Тиффани улыбнулась про себя. Пикетов очень нелегко убить. Возможно, вера в то, что ты уже умер, делает тебя неуязвимым. Она обернулась и посмотрела на дверь маяка. Раньше во сне она никогда не видела, чтобы дверь была распахнута. Ей всегда казалось, что там, за ней, кто-то маячит, ведь это же маяк. На пастбище пасут, в плотницкой плотничают, на маяке маячат.
— Значит, так, — сказала она, глядя на Явора Заядло. — Я буду тащить Роланда, а ты понесёшь Винворта.
— А не хошь сама волочить малого? — спросил Фигль.
— Пи-пи-писклики! — крикнул Винворт.
— Ты понесёшь его, — отрезала Тиффани, имея в виду: «Я не знаю, как всё пойдёт, и если что, с тобой ему будет безопаснее. Надеюсь, я проснусь в своей комнате… Проснуться дома было бы так хорошо…»
Конечно, если и остальные проснутся там же, придётся отвечать на некоторые непростые вопросы, но всё лучше, чем иметь дело с Королевой…
За спиной у неё, со стороны берега, раздался шум — что-то забулькало, загрохотало… Тиффани обернулась — море уходило, очень быстро. Оно отступало, обнажая дно. У неё на глазах из-под воды показались скалы и купы водорослей — и остались торчать, почти сразу же сделавшись сухими.
— А, — сказала она после минутной растерянности, — я знаю, что это такое. Всё нормально. Это просто отлив. На море так бывает. Оно уходит и приходит.
— Нды? — хмыкнул Явор Заядло. — Здоровски. Прям будто пробку выдернули.
Футах в пятидесяти от них последние ручейки морской воды стекли вниз там, где дно резко понижалось, и некоторые пикеты уже направились туда посмотреть.
На мгновение Тиффани охватила не то чтобы паника… нечто куда более медлительное и страшное, чем паника. Всё началось с назойливого зудящего вопроса: «Разве отлив происходит так быстро?»
Учитель (Чудиса Прыроды, Адно Яблоко) не особенно вдавался в подробности. Но на высохшем морском дне билась рыба, а ведь не может же быть, чтобы рыба в море гибла каждый день?
— Мне кажется, лучше быть осторожнее… — пробормотала Тиффани, догоняя Явора Заядло.
