Потом рой поднял руки и закружился в другую сторону, «юбка» взметнулась, как настоящая. Он учился на ходу.
Тиффани засмеялась и повторила пируэт. Пчелиный рой и девочка танцевали на лугу.
Она была счастлива, пожалуй, как никогда прежде. Золотистый свет, кленовые самолетики, танцующие пчелы — все это вместе складывалось в полную противоположность темной пустыне. Свет был повсюду и наполнял ее изнутри. Тиффани могла чувствовать свое тело, и в то же время видеть себя словно бы сверху — как она кружится с жужжащим силуэтом и он вспыхивает золотом, когда на пчел падает солнечный луч. Вот ради таких минут и стоит жить.
Тут «ведьма» наклонилась к Тиффани, словно бы вглядываясь в нее тысячами своих блестящих, как самоцветы, глаз. Где-то в глубине роя послышался тихий свист, и силуэт распался, превратился в тучу насекомых, которая полетела над поляной прочь и скрылась из глаз. И все замерло, только семена кленов продолжали кружиться в воздухе.
Тиффани перевела дыхание.
— Знаешь, кто-нибудь другой на твоем месте мог бы и испугаться, — раздался голос у нее за спиной.
Она не стала оборачиваться сразу. Сначала сказала: «Добрый день, матушка Ветровоск» — и только потом повернулась.
— А вы когда-нибудь так делали? — спросила она, пьяная от восторга.
— Невежливо начинать беседу с расспросов. Пойдем-ка лучше в дом да выпьем чаю, — сказала матушка Ветровоск.
Внутри дом выглядел так, будто там никто и не жил. У очага расположились два кресла, одно из них — кресло-качалка. Два стула у стола тоже качались, потому что пол был неровный. Буфет у стены, коврик на полу перед огромным камином. В углу — метла, а рядом — нечто загадочное и остроконечное, под покрывалом. Узкая и темная лестница наверх. И все. Ничего блестящего, ничего нового и ничего сверх необходимого.
— Чему я обязана удовольствием видеть тебя в гостях? — спросила матушка Ветровоск.
Она сняла с крюка над огнем закопченный до черноты чайник и наполнила такой же черный заварочный чайничек.
Тиффани развязала мешок, который принесла с собой.
— Я пришла вернуть вашу шляпу, — сказала она.
— А-а, — сказала матушка. — Решила, значит, вернуть? А почему?
— Потому что она ваша, — ответила Тиффани, аккуратно положив шляпу на стол. — Но спасибо, что дали поносить.
— Осмелюсь предположить, многие молодые ведьмы отдали бы свои передние зубы за мою старую шляпу. — Матушка взяла потрепанную шляпу со стола.
— Это правда, — подтвердила Тиффани. Она не стала добавлять: «Они бы и клыки отдали заодно», а добавила другое: — Но мне кажется, каждая ведьма сама должна найти свою шляпу. Ту, которая ей подходит.
— Я вижу, твоя нынешняя куплена в лавке. «Небоскреб» их вроде зовут, — заметила матушка. — Со звездочками, — добавила она, и столько едкого сарказма было в ее голосе, что он мог бы прожечь медный лист, потом стол под ним, пролиться на пол и прожечь еще один медный лист в подвале. — Думаешь, они добавляют шляпе волшебства, звездочки-то?
— Я… думала так, когда ее покупала. А теперь думаю, что пока сойдет.
— Пока ты не найдешь себе подходящую, — сказала матушка Ветровоск.
— Да.
— А моя тебе не годится?
— Нет.
— Хорошо.
Старая ведьма в несколько шагов пересекла комнату и сдернула покрывало с загадочного предмета в углу. Это оказался деревянный конус на высокой подставке. На нем была… шляпа в стадии строительства: тонкие ивовые прутья и плотная черная ткань, скрепленные булавками.
— Я себе шляпы сама делаю, — сказала матушка. — Каждый год. А чтобы ткань стала твердой и не промокала, у меня есть особая пропитка. Ты удивишься, что можно заложить в шляпу, если мастеришь ее своими руками. Но ты пришла не о шляпах посудачить.
И Тиффани наконец задала вопрос, который ее мучил:
— Это было на самом деле?
Матушка Ветровоск разлила чай по чашкам. Взяла свою и осторожно наклонила ее над блюдцем. Медленно, будто была занята важным и трудным делом, поднесла блюдце с чаем к губам и осторожно подула. Все это она проделала очень нетороплливо и спокойно, пока Тиффани сгорала от нетерпения.
— Роителя ведь больше тут нет? — спросила матушка Ветровоск.
— Нет. Но…
— А как ты сама-то чувствовала? Когда была там? Что говорят твои ощущения: это было по-настоящему?
— Нет, — сказала Тиффани. — Они говорят, оно более настоящее, чем то, что есть на самом деле.
— Ну вот. — Матушка Ветровоск отпила из блюдца. — А ответ такой: раз оно не было на самом деле, значит, не было обманом.
— Это как во сне — знаете, когда почти проснулась и сама можешь решать, каким сон будет дальше? — сказала Тиффани. — У меня получалось, надо только быть осторожной. И вот тогда, с роителем, я как будто сильно-сильно потянула себя за шнурки башмаков — и поднялась в воздух. Как будто я сама себе рассказывала сказку…
Матушка кивнула:
— Во всем есть сказка или еще какая история. Все в мире — всего лишь истории, поверь мне. Солнце встает каждое утро — история. Что бы ни происходило, история всегда где-то там, внутри. Перепиши историю — и изменишь мир.
— А как вы собирались одолеть роителя? — спросила Тиффани. — Ну, пожалуйста! Мне правда нужно знать!
— Как я собиралась его одолеть? — невинно отозвалась матушка Ветровоск. — Я собиралась положиться на тебя.
— Да? А что бы вы стали делать, если бы у меня ничего не вышло?
— Все, что в моих силах, — ничуть не смутилась матушка. — Как и всегда.
— Вы бы убили меня, если бы роитель снова в меня вселился?
Блюдце в руке старой ведьмы не дрогнуло. Матушка задумчиво смотрела на чай.
— Я пощадила бы тебя, если бы смогла, — сказала она. — Но ведь этого не произошло, верно? Лучше Испытаний места было не придумать. Поверь мне, ведьмы могут действовать сообща. Конечно, заставить их объединиться — задача потруднее, чем согнать в стадо кошек, но все-таки это возможно.
— Мне просто показалось, что мы… превратили все это как бы в представление на публику, — сказала Тиффани.
— Ха! Да, и еще какое! — заявила матушка, явно очень довольная собой. — Гром и молния, белые лошади и чудесные спасения! Неплохо за пенни, а? Когда-нибудь ты поймешь, моя милая, что время от времени немного поработать на публику ничуть не повредит твоей репутации. Думаю, даже тетушка Вровень уже согласна с этим, благо теперь она умеет одновременно жонглировать и приподнимать шляпу! Я знаю, о чем говорю, представления — это очень важно!
Она осторожно отпила чаю из блюдца, потом кивнула на стол:
— А твоя бабушка, она носила шляпу?
— Что? А, нет. Обычно нет. — Тиффани никак не могла перестать думать о публике и представлениях. — Только когда погода была уж очень плохая, бабушка надевала на голову старый мешок, получался вроде как капор. Она говорила, что шляпы на холмах только ветром сдувает.
