— А муж?
— Что муж? К тому времени он уже умер. И она выступала в роли вдовствующей королевы, хранительницы его памяти. За ней многие ухаживали, но Вероника не разменивалась на глупости. Понятное дело, если бы она закрутила роман с ровесником, друзья Смысловского тут же выставили бы ее из своего круга, и стала бы она рядовым врачом. Впрочем, ходили упорные сплетни, что для удовлетворения физиологических потребностей Вероника содержит молодого любовника, ну да это всегда болтают про одиноких успешных женщин. …Дима, ты что так помрачнел? Не бойся, она тебя не съест. — Колдунов наконец достал сигарету из пачки, которую до этого долго вертел в руках, и прикурил. — Понятно, что в бумагах у вас полный бардак, — продолжал он, — потому что в хирургии нужно выбирать что-то одно: или работать, или составлять бесконечные отчеты о своей работе. Вы еще скажите спасибо, что человечество изобрело бумагу. А то, представьте, пришлось бы высекать отчеты на глиняных табличках и возить на тачках в головное учреждение. Вероника в принципе это понимает. Она вздрючит вас по первое число, не без этого, но, если не найдет действительно серьезных нарушений, составит благоприятное заключение.
— Ты нас успокоил, — тяжело вздохнул Криворучко.
За компанию с Колдуновым Саня поехала на метро.
— А когда ты был там во второй раз, ты не встречал такого Ваню Семенова? — осторожно спросила она.
— Ну ты и спросила! Редкое такое имя… Он кто, врач?
— Нет, радиоэлектронщик.
— Тогда не знаю. Даже если он и был моим пациентом, я не запомнил. У меня память на имена плохая. А кто он тебе?
— Старый друг. У нас был роман в институте. Я его бросила, а потом, когда прошли годы, я… Ну, стала понимать, как сильно он меня любил и как жестоко я его мучила.
— Бывает. — Колдунов посмотрел на нее с удивлением, но она, словно не заметив этого взгляда, продолжала:
— В общем, после Чечни я поехала к нему домой. Просто хотела попросить прощения. Но в квартире жили чужие люди, которые ничего о нем не знали. Тогда я разыскала его друзей, и они сказали мне, что он, гражданский человек, вдруг взял и призвался в армию. Вроде бы он отправился за мной… Они сказали, что он знал, куда я поехала после интернатуры.
— Значит, он действительно любил тебя. — Колдунов погладил ее по руке. — А ты наводила справки в военкомате?
— Да, но там только данные о призыве. Вот я и думаю, может, он до сих пор служит?
Колдунов пожал плечами:
— Вряд ли. Но наверное, его можно разыскать. Хочешь, я попрошу нашего кадровика?
— Что ты, Ян, не надо! — испугалась Саня и даже замахала на него руками. — Ведь столько лет прошло!.. Он обо мне теперь и не вспоминает… Ведь если бы он до сих пор меня любил, то сам дал бы о себе знать, правда? У меня даже номер телефона не изменился… Так что ты не бери в голову, это я так спросила, просто к слову пришлось…
Поезд остановился. Это была станция пересадки, и в вагон устремилась толпа народу, моментально прижав Колдунова с Саней к вагонной двери. Разговаривать в таком состоянии стало неудобно, а на следующей остановке Саня вышла, заручившись обещаниями Колдунова обязательно присутствовать на свадьбе Миллера.
Самое деятельное участие в подготовке свадьбы принимал Елошевич. Вначале он был страшно разочарован, узнав, что не будет ни белого платья, ни пышной церемонии во Дворце бракосочетаний, ни свадебного путешествия, но теперь ездил с Наташей закупать шампанское и водку и даже помогал писать приглашения. Он искренне радовался переменам в Наташиной жизни.
Но эта радость была почему-то неприятна самой Наташе. Ведь если он совсем не расстраивается… У нее так и не нашлось душевного мужества додумать эту мысль до конца.
Вот и сейчас он, доставив очередную партию шампанского, купленного где-то по оптовой цене, и расправляясь с честно заслуженным обедом, вздыхал о том, что Наташе очень пошло бы белое платье с «такой пышной юбкой до полу и фатой».
— Дядя Толя, опомнитесь! Какая фата! У меня же сын почти взрослый! — Она засмеялась.
Елошевич поперхнулся и неожиданно густо покраснел.
— Положить еще котлету? — пришла Наташа ему на помощь.
— Нет, спасибо.
Она стала убирать со стола.
— Я, дядя Толя, пирогов с мясом напекла. Вам с собой отложила. И Саньке тоже. Вы ее сегодня увидите?
— Завезу, не вопрос.
Почему-то он понял ее последнюю фразу как намек, что ему пора уходить.
Елошевич поднялся и развернулся к выходу, но, находясь вдвоем в крохотной Наташиной кухне, нельзя было делать резких движений. Стоя к нему спиной, Наташа потянулась за пакетом с пирогами и… оказалась в его объятиях. Она быстро обрела равновесие, и он сразу опустил руки.
Некоторое время так они и стояли: она — прижав к груди пакет, он — молча глядя на нее…
И тут зазвонил телефон. Елошевич опомнился первым, вынул из Наташиных рук сверток и вышел в прихожую.
Звонила Регина.
— Ты понимаешь, что натворила? — пропела она сладким голоском. — Наташа, ну это же ни в какие рамки не лезет! Ты хоть понимаешь, что Илья не тот мужик, о которого можно вытирать ноги?
— О чем ты говоришь?
— Брось изображать невинную овечку! Ну, хотелось тебе окучить богатого мужика, так ты бы хоть обуздала своего медицинского придурка. Знаешь, такие страсти дурно пахнут, культурные люди этого не допускают в своих отношениях.
— Ты мне звонишь, чтобы мораль читать? — огрызнулась Наташа.
— Бог с тобой! Просто хочу объяснить, почему тебе теперь в моем агентстве делать нечего. Извини, но с Ильей нам еще работать и работать, а он жестко поставил условие… Я, конечно, пыталась ему объяснить, что ты ни в чем не виновата, что вы с Митей давно расстались, что он просто подвержен припадкам ревности, но Илья не хотел ничего слушать.
Наташа ухмыльнулась. После того случая с Ильей прошло уже много времени, но Регина позвонила ей только сейчас. В принципе в этом звонке не было никакой необходимости, достаточно было просто не предлагать Наташе заказов, а потом, когда та позвонила бы сама, сказать: «Мы больше не заинтересованы в сотрудничестве». Но у Регины, наверное, выдался тяжелый день, вот она и решила сделать себе приятное — послушать, как Наташа станет жаловаться на жизнь и проситься обратно.
«Будет сейчас тебе приятное!» — злорадно подумала она и радостным голосом защебетала в трубку:
— Ах, Региночка, ты не представляешь, какой камень сняла с моей души! Я на днях выхожу замуж, жених настаивает, чтобы я бросила работу. Я ужасно переживала, что мой уход будет предательством по отношению к тебе. Но теперь моя совесть чиста! Спасибо, дорогая, что позвонила. Целую. — Повесив трубку, она представила себе, как перекосило Регинину ухоженную физиономию.
