— Но не могу же я при вас лежать в постели! Это просто неприлично.
— Не выдумывай. Ложись.
Пришлось ей снова облачаться в халат и носки и устраиваться на диване под пледом. Прислушиваясь к доносящимся из кухни голосам и звяканью посуды, она внезапно почувствовала, что засыпает.
— Я не буду обедать! — успела она крикнуть, перед тем как погрузиться в то странное состояние между сном и реальностью, которое бывает при высокой температуре: слышишь и понимаешь все, что происходит вокруг, но не можешь ни открыть глаза, ни пошевелить губами.
— Уснула бедняжка, — тихо произнес в комнате Елошевич, и по его голосу Наташа поняла, что он улыбается. — Вот и хорошо, во сне болезни быстрей проходят.
Вместо того чтобы спокойно пообедать на кухне, они зачем-то устроились в комнате, и теперь Елошевич поминутно шикал на Петьку, который слишком громко стучал вилкой по тарелке.
— Вы мне нисколько не мешаете, — с трудом пробормотала Наташа и повернулась на другой бок.
Некоторое время они пытались соблюдать тишину, а потом, убедившись, что Наташа спит, потихоньку завязали беседу.
— Дядя Толя, а что такое похоть? — вдруг спросил Петька.
«Начинается!» Вообще-то ему уже пора было заинтересоваться вопросами пола, и Наташа, уверенная в том, что на этот счет мальчика должен просвещать мужчина, хотела попросить Митю как-нибудь ненавязчиво этим заняться. Но вот не успела.
— Похоть, Петька, это когда ты бегаешь за девушками без любви, — вздохнул Анатолий Васильевич.
— Как это?
— Тебе сколько лет? Десять? И ты будешь говорить мне, что не знаешь, откуда берутся дети? — строго спросил Елошевич. — Я в твоем возрасте уже был в курсе.
Петька смущенно захихикал, а Наташа подумала, не пора ли ей проснуться.
— Ну вот. Когда ты хочешь делать это не потому, что любишь, а просто для удовлетворения физиологической потребности, это и есть похоть. Твое, Петька, тело еще не готово к тому, чтобы все это почувствовать, и, наверное, тебе не совсем понятны мои объяснения, но подожди годика четыре…
«Всего четыре года! А может, и меньше, и Петька станет взрослым. Господи, какие страсти будут в нем бурлить! Дай Бог, чтобы дядя Толя помог ему тогда разобраться в собственной душе! Все-таки Митя для этого слишком замкнутый человек…»
— …И тогда я все тебе объясню, — заключил Елошевич, словно подслушав ее мысли.
— А похоть — это плохо?
— Это очень грустно. Ты чай будешь?
Хлопнула входная дверь. «Митя пришел, надо проснуться!» Но ей так не хотелось открывать глаза.
— Анатолий Васильевич, рад видеть вас живым!
Сквозь сон Наташа удивилась такому странному приветствию, но потом вспомнила, что Елошевич несколько дней трудился личным шофером проверяющей из министерства, а про эту даму обычно сдержанный Миллер говорил такое, что если бы его речь передавали в эфире, большую часть пришлось бы заменить на «пи-пи-пи».
— А где Наташа?
— Спит. У нее, кажется, высокая температура. Я тут немного похозяйничал, ничего?
— О чем речь!
Наташа почувствовала прикосновение твердой и холодной щеки. Не открывая глаз, она заворочалась, наугад протянула руки и обняла Митю.
Он приложился веком к ее лбу. Митя считал, что именно кожей века можно наиболее точно определить температуру.
— Черт, я с улицы, не могу понять… Тридцать восемь наверняка есть. Наташа, ты спишь?
Ей самой было непонятно, зачем она притворялась спящей. Но вместо того чтобы встать и накормить Митю, она только засопела и уткнулась носом в его шею.
— Жаль, что ты спишь, я соскучился…
Он хотел подняться с дивана, но Наташа удержала его за руку.
— Я уже не сплю. Сейчас встану…
— Нет-нет, лежи. Тебе сильно нездоровится?
— Да нет, ничего страшного. А когда ты рядом, я вообще чувствую себя прекрасно. Поцелуемся? Или боишься грипп подхватить?
— Ты не представляешь, какая ты сейчас красивая! — Убедившись, что Петьки с Анатолием Васильевичем нет в комнате, Митя жадно поцеловал ее в губы.
— А что ты так рано?
— Вообще-то я забежал на пятнадцать минут, переодеться перед ученым советом. Но если тебе нехорошо, могу остаться.
Наташа подумала, что ослышалась. Или что она все-таки спит и видит прекрасный сон, потому что в реальности Митя произнести таких слов не мог. Чтобы он отказался от служебных дел ради ее недомогания? На всякий случай она ущипнула себя за руку.
— Что ты сказал?
— Спрашиваю, не нужна ли тебе моя помощь?
Соблазн сказать, что нужна, был велик. Но вдруг этот ученый совет имеет для Мити большое значение? — тут же засомневалась Наташа. Зачем создавать ему проблемы? Ради того, чтобы получить лишнее доказательство его любви?
— Нет, Митя, все в порядке. Пожалуйста, иди. В крайнем случае, если будет плохо, я Сане позвоню.
— Вот ей только гриппа не хватает для полного счастья! — сварливо сказал Митя. — Она и в реанимации пашет за троих, и эту сучку Смысловскую ублажает… Дай, короче, человеку отдохнуть. Лучше мне на мобильник звони.
— Хорошо. Ну, иди переодевайся. Если ты не хочешь, чтобы я тебя кормила, попей чаю с мужиками.
Они еще раз поцеловались.
— Что принести больному другу? — спросил Митя с порога.
* * *
Во время ученого совета профессор Миллер в последнем ряду бился в шахматы с профессором Колдуновым. Победила дружба, поскольку до конца заседания закончить партию не удалось. Колдунов предложил записать позицию, чтобы доиграть на следующем совете, но подошел мэтр Литвинов, которому из президиума было прекрасно видно, чем они занимаются, смел фигуры и произнес несколько слов насчет молодых хулиганов, предающихся азартным играм, пока старшие товарищи отдуваются за них в президиуме.
— Хотя должно быть наоборот, — заключил Литвинов, многозначительно подняв палец. И, выдержав паузу, предложил: — Ну, пошли ко мне?
— Да у меня, понимаете, невеста заболела… — начал было Миллер, но его прервал Колдунов.
— У всех дела, — сурово отрезал он, — но на десять минут подняться нужно. Это традиция.
Все же Миллер позвонил Наташе, но она сказала, что чувствует себя гораздо лучше. С чистой совестью он поднялся в кабинет Литвинова.
— Давайте, ребятки, хозяйничайте, — суетился мэтр.
Колдунов раздавал рюмки, а Миллеру, как самому молодому, пришлось откупоривать бутылку.
— Чай, кофе кто-нибудь будет? — кричал Литвинов. — Если да, я позвоню, чтобы сделали.
В кабинете собралось человек пятнадцать профессоров, и все они чувствовали себя как дома: знали, где взять пепельницу, а где шоколадку для закуски. Миллер был в компании новичком, и завсегдатаи поглядывали на него с интересом, но немного свысока.
