– Что ж, в случае, если мне не удастся найти выход из Города, я, уж непременно стану первым человеком, совершившим кругосветное путешествие в масштабах нашего двухмерного мира. Какое-никакое, а все утешение.
Блум ожидал возражений со стороны Мейлы, но она только спросила:
– По какому уровню ты собираешься двигаться?
– По второму уровню проходит линия монорельса, – размышляя вслух, произнес Блум. – Ею я и воспользуюсь для того, чтобы попытаться связать концы с концами. Думаю, что много времени такое путешествие не займет.
– Как знать, – задумчиво произнесла Мейла.
– Не хочешь составить мне компанию? – спросил Блум после недолгого молчания.
– Нет, Блум, – уверенно покачала головой Мейла. – Я бы не пошла с тобой, даже если бы и хотела этого. По-моему, у нас с тобой психологическая несовместимость. Не знаю, как чувствуешь себя ты, но я в твоем присутствии явственно ощущаю повышенную нервозность, которую мне с трудом удается держать под контролем. И это при том, что, как человек, ты мне в высшей степени интересен. Мне было бы любопытно провести сравнительный искусствоведческий анализ твоих произведений параллельно с сопоставлением личностных качеств авторов.
– Ну, спасибо тебе на добром слове, – с легким сарказмом усмехнулся Блум.
Мейлу даже как будто обидела реакция Блума на её слова.
– Напрасно иронизируешь, – я совершенно серьезно. – Если я над кем-то и подсмеиваюсь, так только над самим собой, – ответил ей Блум. Коротко взмахнув руками, он звучно хлопнул себя по коленям. – Если ты не возражаешь, я отправлюсь прямо сейчас.
То, что фраза была построена в форме вопроса, само по себе являлось чистой формальностью. На деле в словах Блума не было слышно даже намека на нерешительность или сомнение. В противном случае Мейла непременно предложила бы ему остаться. А так она только спросила:
– Когда тебя ждать обратно?
– Не знаю, – пожал плечами Блум. И с легкой усмешкой добавил: – Неисповедимы пути идущего по линии Города. Одному лишь инфору известно, куда могут завести они странника.
– Не забудь рюкзак, – улыбнулась в ответ Мейла.
– Ни в коем случае, – Блум поднялся на ноги и, наклонившись, вытянул рюкзак из-под стола. – Я, так или иначе, собирался уходить после завтрака, – ответил он на немой вопрос Мейлы.
– Ты бы даже меня не дождался? – немного растерянно, как показалось Блуму, спросила Мейла.
– Я не знал, когда ты вернешься, – ответил он и шагнул в сторону двери.
На пороге Блум остановился.
Мейла неподвижно сидела возле стола. Взгляд её был устремлен не вслед уходящему Блуму, а на окно, которое снова, как и прежде, закрывало изображение Мадонны с ребенком на руках.
– Ты испытываешь какие-нибудь чувства, когда убиваешь газонокосилку? – спросил Блум.
– А иначе зачем бы мне это было нужно? —не поворачивая головы, вопросом на вопрос ответила ему Мейла.
Блум молча кивнул и вышел за дверь.
Не задерживаясь и не замедляя шага, он почти пробежал мимо распахнувшего перед ним дверь и что-то жизнерадостно прокричавшего робота-привратника. И лишь отойдя на два квартала от дома Мейлы, Блум ненадолго остановился.
Сначала он хотел было зайти в ближайшее кафе, чтобы присесть там и спокойно все обдумать. Но, вспомнив о назойливой предупредительности роботов-официантов, с которыми он уже имел возможность познакомиться, Блум, в конце концов, решил никуда не ходить, а просто присел на бордюр там же, где и стоял.
Только сейчас, оказавшись на улице, Блум в полной мере понял, насколько сильно утомило его пребывание в квартире Мейлы. И самым странным был то, что при этом он продолжал испытывать искреннюю симпатию к этой необыкновенно красивой и умной женщине… В такой же степени, что и к несчастному, потерявшему память Шейлису…
Или это была всего лишь жалость, которую сам он принимал за симпатию? Быть может, он просто жалел их всех? Мейлу, Шейлиса, Лизу… И того пьяницу, что, не задумываясь, распахнул окно перед совершенно незнакомым ему человеком. Всех жителей этого свернувшегося, подобно змее, в клубок Города.
Испытывать жалость и при этом сознавать, что изменить что-либо не в твоих силах, – если постоянно думать об этом, то недолго и в депрессию погрузиться, утонуть в собственных страхах и комплексах.
Где выход?
Выход в разработанной инфором программе интенсивной психокоррекции.
А что ещё можно сделать? И, что самое главное, нужно ли вообще что-то делать? Быть может, странствия по Городу, которым не видно конца, стали для Блума своего рода епитимьей, которую он сам на себя наложил? Но за что?… В чем состояла его вина и перед кем? Он просто жил, как все…
Как все.
Выходит, что вокруг него Город нераскаявшихся грешников? А он призван им помочь?..
На что способен один человек, который и сам, к тому же, плохо понимает, что происходит вокруг?..
Ад – это кольцо, из которого нет выхода…
Незаметно для себя самого, Блум погрузился в некое полудремотное состояние, когда сознание существует помимо тела. Мысли текли сами собой, легко и плавно, не задевая и не мешая друг другу. И если бы только можно было полностью отдаться этому ласковому потоку…
Но даже это стало бы для Блума всего лишь временным отдохновением. Блум знал, что ещё не скоро обретет покой. Где-то ему уже встречалась история про усталого странника, обреченного на вечные скитания.
Хотя, что такое покой? Остановка в движении?.. Или в развитии?.. Смерть?.. Небытие?.. Дерьмо!
Блум рывком поднялся на ноги.
Что-то хрустнуло в левом колене. Зашипев сквозь зубы одновременно от боли, раздражения и злости, Блум согнулся и обхватил ногу руками.
Только этого ещё и недоставало…
Превозмогая резкую колющую боль в коленном суставе, Блум чуть передвинул ногу вперед. Затем быстро вынес вперед здоровую ногу, перенес на неё вес всего тела и снова потащил за собой больную.
Первые десять шагов дались Блуму с невероятным трудом. Ему мешала не столько сама боль, сколько то, что из-за неё он почти не чувствовал левую ногу ниже колена.
Но понемногу боль в колене стала притупляться. К ноге вернулась чувствительность, и Блум, выпрямившись, уверенно, хотя все ещё и с некоторой опаской наступая на левую ногу, зашагал вперед.
Боль прошла, – остались раздражение и злость, выплеснувшиеся из души Блума в тот момент, когда раскаленная спица пронзила колено.
Да пропади они все пропадом!.. Все!.. Ни до кого ему нет дела! Да и быть не должно… Что он о себе возомнил? Тоже мне, спаситель человечества, хромой на левую ногу… Человечеству в лице жителей Города нет никакого дела ни до тебя лично, ни до твоей больной ноги… Никому!… Хоть упади сейчас посреди улицы и заори во всю глотку, думаешь выйдут и помогут?.. Да никто даже в окно не выглянет! От человечества уже ничего не осталось, кроме разрозненных осколков. Каждый сам за себя – вот завет новейшего времени. И самое удивительное заключается в том, что в этом взаимном отчуждении нет никакого глубинного смысла. Если бы речь шла об индивидуальном выживании, – эпидемия, голод, или что там ещё можно припомнить? – тогда это ещё как-то можно было бы понять. А просто так запереться в своих квартирах, только потому…
