– Каждое утро до первой утренней звезды, с того момента, как я закончил училище, и до моего поступления в Академию.
– Поразительно, что никто так и не узнал…
– Сколько всего нобилей со шрамом? – спрашиваю я. – Статистику найти не так-то легко.
И это еще мягко сказано. Бюро стандартов чудовищно серьезно относится к неразглашению засекреченных данных.
– Сто тридцать две тысячи шестьсот восемьдесят девять человек на почти сорок миллионов золотых. Почему Лорн взялся обучать тебя?
– Он считает, что мы люди одного сорта. Назовите две вещи, которых боитесь больше всего на свете.
– Октавия… – пытается остановить ее Айя.
– Заткнись, Айя. Все честно. Больше всего на свете я боюсь, – говорит она, с улыбкой глядя на Лисандра, – что мой внук вырастет похожим на моего отца. А еще боюсь неизбежной старости. Почему ты плакал, когда убил Юлиана Беллона?
– Потому что он был слишком добрым созданием для этого жестокого мира. Это вы свели вместе Виргинию и Кассия?
– Нет, это была ее идея.
А я-то все надеялся, что это устроила правительница и у Мустанга просто не было выбора…
– Почему ты пел Виргинии балладу алых, когда вы были в училище?
– Потому что она забыла слова, а я считаю эту песню самой печальной из всех, когда-либо спетых, – отвечаю я и молчу, раздумывая над следующим вопросом.
– Хочешь снова спросить про Виргинию, да? – довольно улыбается Октавия, мучая меня неопределенностью. – Хочешь знать, отдам ли я ее тебе, если ты присоединишься ко мне? Что ж, это возможно.
– Она не вещь, чтобы ее отдавать, – коротко говорю я.
– Как скажешь, – смеется она, явно позабавленная моей наивностью.
– Где находятся три космических командных центра? – задаю я еще один рискованный вопрос, но она выдает мне координаты и глазом не моргнув.
– Откуда ты знаешь слова Песни жатвы?
– Слышал в детстве. А я вообще мало что забываю.
– Где слышал?
– Сейчас моя очередь, – напоминаю я ей. – Почему вы задаете мне такие вопросы?
– Потому что одна из моих фурий подозревает, что Сыны Ареса могут быть совсем не теми, кем мы их считаем, а куда более опасными врагами. Кто такой Арес? – вдруг спрашивает она, и мое сердце как с цепи срывается.
– Не знаю, – отвечаю я, пристально глядя на хвост оракула, но тот остается неподвижным. – А вы как думаете, кто такой Арес?
– Твой хозяин.
– Тридцать девять, сорок два, пятьдесят шесть… – считает вслух Айя.
– Странно. Сердце выдает тебя, – грозит мне пальцем правительница.
Пытаюсь взять себя в руки. Опускаю веки. Представляю себе шахты. Вспоминаю, как по ним гуляет ветер. Снова ощущаю руку Эо в своей, когда мы босиком шли по холодной пыли к заброшенному поселку, где впервые разделили ложе. Ее шепот. Колыбельную, которую пела мне Эо, а до нее – моя мать.
– Пятьдесят пять, сорок два, тридцать девять, – отсчитывает Айя.
– Августус и есть Арес? – спрашивает Октавия.
– Нет. Он – не Арес, – с облегчением отвечаю я, и тут распахивается дверь.
В комнату широким шагом входит Мустанг. На ней белая с золотым форма дома Луны. На запястье блестит планшет.
– Госпожа, – кланяется она правительнице.
– Виргиния, ты так и не привела себя в порядок, – ворчит Айя.
– Все из-за этого сукина сына, – кивает на меня Мустанг. – Семьдесят три погибших! Две рожденные на Земле семьи полностью уничтожены, а они, кстати, не имели никакого отношения к Беллона или Августусам. Более двух сотен раненых, – сокрушенно качает головой она. – Все корабли заблокированы, как вы приказывали, Октавия. Преторы установили свободную от полетов зону на орбите. Документы на корабли, находящиеся во владении семей, отозваны, корабли будут отбуксированы за Рубикон до ваших дальнейших распоряжений. Кассий пока жив, он под присмотром желтых. Ваятели цитадели готовят план по замене его руки.
Правительница благодарит ее и предлагает присесть.
– Мы с Дэрроу решили познакомиться поближе. Как ты думаешь, какой вопрос ему задать?
– Если вы просите у меня совета, госпожа, – холодно произносит Мустанг, садясь рядом с нами, – то могу сказать лишь одно: не пытайтесь разгадать Дэрроу. Он похож на головоломку с кучей недостающих деталей.
– Обижаешь, – говорю я ей.
– Считаешь, нам не следует оставлять его при себе?
– Кассий и его мать… – начинает Мустанг, но Октавия перебивает ее:
– А что мне Кассий и его мать? Я сделала Кассия всадником-олимпийцем! Он должен быть благодарен мне по гроб жизни и побольше тренироваться в кравате, чтобы такое не повторилось! С тобой все в порядке, дорогая? – ласково спрашивает она, кладя руку Виргинии на колено.
– Все в порядке. Кажется, я помешала вашей игре.
Не знаю, кто из этих женщин более искусный игрок. Но, судя по словам Карнуса на церемонии, а также зная, что корабли были заблокированы еще до того, как я заварил всю эту кашу, сомневаться в больших планах правительницы не приходится. И кажется, я начинаю понимать, что она задумала.
– Еще один вопрос. Я оставил его напоследок.
– Спрашивай, мальчик. У нас нет секретов. Но этот вопрос последний, мне надо переговорить с Агриппиной Юлией, – отзывается правительница, а Айя открывает шкатулку для оракулов.
– Сегодня на церемонии, во время шестой перемены блюд, вы решили позволить семье Беллона убить лорда-губернатора Августуса и всех, кто сидел с ним за одним столом. Это правда?
Айя цепенеет. Мустанг медленно оборачивается и смотрит на правительницу. Лицо Октавии абсолютно спокойно, дыхание ровное, на губах играет легкая полуулыбка.
– Нет, – произносит она, – это неправда.
И тогда оракул вонзает в нее свое жало.
16
Игра
Фичнер выхватывает из ножен лезвие и отсекает оракулу хвост с нечеловеческой скоростью. Хвост падает на пол, из прозрачного жала вытекает яд. Раненое существо извивается на руке правительницы с жуткими криками, стонет и орет, словно умирающая кошка. Октавия срывает его с себя и швыряет о стену. Мой оракул медленно ослабляет хватку, как будто связан с собратом невидимой нитью. Жалостливо мяукая, он удаляется в шкатулку и прячется в ее темных недрах. Вытираю бледный кровавый след, оставшийся от него на предплечье.
– Значит, вы все-таки умеете лгать, – насмешливо улыбаюсь я, и правительница глубоко вздыхает.
– Вы обещали, что не причините им вреда! – в гневе вскакивает Мустанг. – Вы солгали!
– Да, – отзывается Октавия, потирая виски, – солгала!
