– Дочь, ты возьмешь все необходимые тебе корабли и выполнишь вторую часть плана Дэрроу!
Плиний сейчас похож на ребенка, который тщетно пытается удержать в кулачке песок, неумолимо утекающий между пальцами. Он совершенно не понимает, как дело могло принять такой оборот, но достаточно умен, чтобы отступить. Затаится в кустах, как и положено змее.
– Дэрроу, что ты сказал мне перед тем, как пролить кровь Кассия? – оборачивается ко мне лорд-губернатор.
– Что вы станете королем Марса.
– Друзья мои, – обращается Августус к совету, опираясь о стол худыми узловатыми пальцами, – Дэрроу продемонстрировал способности, которых нет ни у кого из вас. Он предсказал мое желание – желание стать королем. Сделайте меня королем! Свободны!
Все послушно покидают зал, но я остаюсь. Августус хочет перекинуться со мной парой слов наедине. Мустанг проходит мимо меня, слегка задевая плечом, и игриво подмигивает.
– Отличная речь! – тихо шепчу я.
– Отличный план! – Она незаметно сжимает мою руку и исчезает.
– Снова на коне, – замечает Августус и делает мне знак закрыть дверь.
Я сажусь рядом с ним. Он долго смотрит мне в глаза, и морщины на его лице становятся еще глубже. Издалека они незаметны, но, когда подходишь близко, выясняется, что все его лицо состоит из них. Такие следы оставляет большое горе, думаю я, и этого человека лучше не злить. Он никогда никому не подчинится.
– Можем сразу начать с праведного гнева, пока ты не заговорил об этом сам, – произносит лорд-губернатор, сцепляя руки и разглядывая аккуратный маникюр. – Я задам тебе простой вопрос, отвечай: ты демократ?
Такого я не ожидал. Стараюсь не выдать своего смятения и спокойно отвечаю:
– Нет, монсеньор, я не демократ.
– Не реформатор? Не из тех, кто хочет изменить наш закон и создать более справедливое, более достойное общество?
– Сейчас все имеют то, что заслуживают… за редким исключением, – помолчав, добавляю я.
– Плиний?
– Да, Плиний.
– Вы оба по-своему талантливы. И тебе лучше не ставить под сомнение мою способность разбираться в людях и решение держать политика при себе.
– Да, монсеньор. И все же я не больший демократ, чем вы – сторонник дома Луны, – пытаюсь пошутить я, но Августус даже не улыбается.
Он нажимает кнопку, и из динамиков доносится речь, которую я произнес, чтобы завоевать «Пакс». На видеоэкране появляются представители разных цветов.
– Следи за выражением их лиц, – бросает он, а сам наблюдает за мной, прокручивая серию видеороликов с разных отсеков корабля.
Смотрю, как члены экипажа слушают мою речь, после которой они восстали против золотых командиров.
– Видишь вот этого? Вон там, с горящими глазами? Видишь?
– Вижу.
– Это огонь надежды, – произносит человек, убивший мою жену, и ждет, что мое лицо выдаст меня, но черта с два! – Надежды!
– Вы хотите сказать, что я совершил ошибку? – спрашиваю я.
– «Тот ненавистен мне, как врата ненавистного ада, кто на душе сокрывает одно, говорит же другое», – цитирует он древнюю поэму.
– Я никогда не скрывал того, что творится у меня на душе.
– Может, и так, но сейчас, – шипит он, полуоткрыв рот, – сейчас, когда террористы распространяют лживые заявления по видеосети, теракты сотрясают наши города, низшие цвета бурлят от недовольства, а мы начинаем войну, несмотря на термитов, подтачивающих наше основание, ты вдруг заявляешь такое!
– Любой хаос есть лишь…
– Закрой рот! Как по-твоему, что произойдет, если другие губернаторы сочтут нас реформаторами? Если другие знатные фамилии станут смотреть на мой дом как на бастион равенства и демократии? Тогда вот что будет с нашими потенциальными союзниками, – говорит он, показывает на стакан и сметает его со стола, разбивая вдребезги. – Вот что случится с нашими жизнями. – Еще один стакан падает и разлетается на тысячу осколков. – Хватит с меня того, что моя дочь наслушалась всяких реформистских глупостей на Луне! Ты не имеешь права открыто лезть в политику! Оставайся воином! Будь проще! Понял?
Мне хочется спросить у него, каких последствий ждать, если низшие цвета присоединятся к нам, но тогда его черные просто убьют меня на месте.
– Понял.
– Хорошо, – сухо говорит Августус, смотрит на свои руки, крутит кольцо на пальце, словно не решаясь задать следующий вопрос. – Я могу тебе доверять?
– В каком смысле?
– Большинство людей ответили бы «да», не раздумывая, – зловеще смеется он.
– Большинство людей – лжецы.
– Могу я доверить тебе силу, которая от меня не зависит? – спрашивает он, лениво почесывая подбородок. – Настал час икс, когда многие предают своих хозяев, – алчность застилает им глаза. Римляне не раз обжигались на этом, поэтому не позволяли генералам переводить армии через Рубикон без разрешения сената. Люди, командующие войсками, быстро понимают, насколько они сильны. И они знают, что эта их власть не вечна. Ее нужно использовать быстро, пока армия не покинула их. А скоропалительные решения могут привести к краху не одну империю. К примеру, такие возможности ни в коем случае нельзя предоставлять моему сыну.
– У него другие интересы.
– Он занимается теневой властью. Очень умно с его стороны, хоть и не подобает представителю моего рода. Благодаря этому легко перемолоть и поработить любого врага. Однако власть открытая, которая идет за тобой повсюду, делает то, что тебе заблагорассудится, причем с эффективностью молотка, вбивающего в стену гвоздь, может сносить головы и лишать королей их корон. Могу ли я доверить тебе такую силу?
– У вас нет выбора. Никто, кроме меня, не сумеет приблизиться к Лорну.
В его глазах сквозит удивление – Августус не привык, что его манипуляции разгадывают так быстро. Однако он тут же берет себя в руки, не желая признавать, что я переиграл его, и холодно произносит:
– Так, значит, ты догадался.
– Вы хотите, чтобы я поговорил с Лорном и попросил его о помощи, потому что он обучал меня владению лезвием.
– И потому, что он тебя любит.
– Не уверен, что это подходящее слово, – ошарашенно моргаю я.
– У него было четверо сыновей. Трое умерли у него на глазах. Последний, как ты знаешь, погиб от несчастного случая. Думаю, ты напоминаешь ему о них, хотя на самом деле способен на большее и менее озадачен вопросами морали, что тебе только на пользу. Лорн любит тебя так же сильно, как ненавидит меня.
– Октавию он ненавидит куда сильнее, монсеньор.
– И все же будет нелегко убедить его присоединиться к нам.
– Тогда я просто не оставлю ему выбора.
