Красс был специалистом по покупке влияния, и добивался он этого не только с помощью своего портфеля недвижимости, но и с помощью столь презренной вещи, как взятки. Однако после взятия очередной высоты все же было важно выполнять свои обязанности. В 73 году до н. э., когда Красс стал претором — это высокий пост с правом военного командования, — он столкнулся с восстанием рабов, угрожавшим ударить в самое сердце римской власти. Эту историю сделали популярной книга и фильм: Спартак возглавил побег своих товарищей из школы гладиаторов и спровоцировал массовый бунт. Сперва Сенат отреагировал вяло; предполагалось, что милиция из Капуи быстро подавит восстание. Но рабы одержали верх над солдатами, завладели их оружием и разграбили несколько загородных поместий. Только тогда римские политики начали действовать. Бунт угрожал политическому лидерству и экономическому фундаменту республики, поскольку рабы, находившиеся в собственности у римских граждан, бежали, чтобы присоединиться к Спартаку. Риму не хватало ресурсов, чтобы справиться с растущей армией бунтовщиков: основная часть республиканских сил и ведущие генералы, включая Помпея, воевали где-то далеко в Испании и на востоке.
Так Красс, пообещавший экипировать, обучить армию за свой счет и возглавить ее, превратился в национального спасителя. Это был, как обычно, не альтруистический и патриотический жест, а рассчитанный риск с очень высокой вероятностью возврата вложений. Красс дождался, пока у Рима не осталось других вариантов, кроме как положиться на него. Гарантированное финансирование римской армии было для него инвестицией — он, по сути, купил акции республики, когда их курс упал до минимума. Победа над армией рабов обещала Крассу возможность затмить своего соперника Помпея и достичь власти благодаря воинской славе. «Не может считаться богатым тот, — заявил он, — кто не в состоянии на свои средства поддержать армию»
[31]
.
Сенат дал Крассу абсолютную власть делать все, что потребуется, чтобы вернуть нарушенный порядок. В дополнение к остаткам двух разбитых Спартаком армий он профинансировал из своего кармана создание еще шести легионов
[32]
. Солдат он рекрутировал в основном из числа ветеранов гражданской войны Суллы, которые поселились в центральной Италии, получив землю и рабов. Их владения оказались под угрозой из-за восстания, и поэтому они были верными и готовыми к бою солдатами; к тому же они знали, что Красс гарантирует им оплату. Первоначально его стратегия заключалась в том, чтобы отбить центральную Италию, вынудив Спартака к битве на юге. Однако непослушный легат Луций Муммий, надеясь отхватить собственный кусочек славы, преждевременно атаковал армию Спартака без разрешения Красса и потерпел сокрушительное поражение.
В ответ Красс восстановил древнеримское наказание — децимацию — для дезертиров. Он выбрал каждого десятого из тех, кто бежал, и приказал другим солдатам забить их дубинами. Такая судьба ждала пятьдесят легионеров. «Этот вид казни сопряжен с позором и сопровождается жуткими и мрачными обрядами, совершающимися у всех на глазах». Насаждая такую показную дисциплину, Красс внушил своим людям, что он для них «опаснее врага»
[33]
.
При всей этой жестокости у Красса все же ушло полгода на разгром восстания рабов и спасение римской власти от угрозы, которую представлял для нее Спартак. Красс окружил войска повстанцев на южном оконечье Италии, выкопав укрепленный ров поперек всего перешейка. Армия Спартака смогла прорваться сквозь проведенную Крассом черту, но вскоре потерпела поражение в бою. Спартак держался до самого конца. «Покинутый своими соратниками, бежавшими с поля битвы, окруженный врагами, он пал под их ударами, не отступая ни на шаг и сражаясь до конца»
[34]
. Красс и его армия захватили и распяли шесть тысяч солдат Спартака на Аппиевой дороге, ведущей из Капуи в Рим. Их тела бросили разлагаться вдоль дороги как предупреждение будущим бунтарям
[35]
.
Чем древнее общество, тем труднее пользоваться современными показателями, чтобы делать выводы о распределении в нем доходов и покупательной способности. Тем не менее, по ряду оценок, 1 % самых богатых людей в римском обществе контролировал примерно такую же долю национального богатства, как и их «коллеги» в эпоху баронов-разбойников девятнадцатого века и в наше время
[36]
. Коэффициент Джини (стандартный показатель неравенства) в Риме времен Красса оценивается на уровне 0,42–0,44
[37]
— почти столько же, сколько в США в 2013 году.
При всей формальной власти плебса в Древнем Риме элита контролировала экономические ресурсы и монополизировала политические посты. Аристократы на словах выражали верность таким институтам республики, как выборы, но на этих выборах соревновались люди из одного и того же общественного класса. Они смотрели на другие классы как на морально и интеллектуально низших существ. Автоматическое приравнивание бедности к моральной второсортности настолько укоренилось, что слово egens — бедный, нищий — стало распространенным оскорблением. По той же логике термин locuples — богатый — также приобрел более широкое значение и использовался в аристократических кругах как комплимент. Представление о богатстве как о личной доблести происходило из убеждения аристократов, что лишь богатый человек имеет свободу выбора и, как следствие, способен действовать соответственно моральным принципам. Как выразился автор мимов
[38]
Публий Сир, «нужда превращает бедняка в лжеца». Материальная необходимость вынуждала людей браться за дела, считающиеся унизительными для человека чести, и прежде всего продавать свой труд в обмен на плату — что в глазах элиты было, по сути, формой рабства
[39]
.
