Прошло столетие после «великой чумы», Флоренция уже не вела войны на всех фронтах, и город снова процветал. Вовсю разворачивался строительный бум. В 1436 году — после ста сорока лет строительства — был освящен собор Санта-Мария-дель-Фьоре, он же Дуомо. Прошла реконструкция соседней базилики Сан-Лоренцо, ставшей семейной церковью Медичи, хотя работа затянулась на многие годы из-за архитектурных разногласий. Вокруг при поддержке Медичи и других богатых семей один за другим возводились более мелкие храмы.
Навязчивое стремление к конкуренции, присущее сверхбогатым, распространилось на весь город — ведь они нуждались в статусных символах. Было возведено до сотни шикарных частных дворцов. Шерстяной магнат Джованни Паоло Ручеллаи построил в центре города впечатляющий особняк. Рядом находился Палаццо Строцци — дом единственной семьи, которая могла считаться серьезным соперником Медичи. Палла Строцци — один из тех, кто добился краткого изгнания Козимо, и за это был соответствующим образом наказан. Его сын Филиппо Строцци-младший, который стал банкиром в Неаполе и сколотил там состояние, решил примириться с Медичи и получил разрешение вернуться во Флоренцию в 1462 году. Он сделал то же, что и другие такие же семьи: начал строить резиденцию, призванную продемонстрировать возвращение его династии. Но Филиппо не дожил до конца строительства, и после очередного конфликта Медичи конфисковали особняк. На другом берегу реки Арно стоял дворец, построенный Люкой Питти — банкиром, который во всем следовал за Козимо Медичи. Палаццо Питти стал резиденцией некоторых великих герцогов Флоренции (в том числе и Медичи) и первого короля объединенной Италии в XIX веке.
Козимо хотел, чтобы его особняк внушал в равной мере восторг и душевный трепет. Ему уже довелось пофлиртовать со смертью, и он не желал, чтобы его обвиняли в показушности и тщеславии. «Он любил говорить, что в большинстве садов растет сорняк, который не следует поливать, а следует лишь дать ему иссохнуть, — писал Веспасиано. — Но большинство людей поливают его, не давая ему погибнуть от засухи. Этот сорняк — худший из всех — зависть, и мало кто, лишь истинно мудрые, не потерпели краха из-за него»
[210]
. Медичи отверг план Филиппо Брунеллески, и это решение вызвало всеобщее изумление. Брунеллески был виднейшим архитектором города: кафедральный собор, который внушает благоговение по сей день, — его работа. Но Медичи обратился к своему старому другу Микелоццо ди Бартоломео. Он вместе со скульптором Донателло сопровождал Медичи в изгнании.
Строительство началось в 1444 году. Здание должно было стать и домом, и посольством, и деловым центром. Внешний облик Палаццо Медичи был строгим и внушал ощущение неприступной городской крепости. Его также открыли для публики, но на условиях, поставленных хозяином. Две арки позволяли флорентийцам бродить по внутреннему двору, где можно было обсуждать деловые и гражданские вопросы, а также обратиться к сотрудникам с просьбой оформить кредит. Это был сознательный сигнал: власть теперь переместилась с Палаццо деи Приори, где по-прежнему собиралась синьория, вверх по дороге, к дворцу Медичи. Иностранные делегации сразу после прибытия отправлялись на встречу с Козимо. Во время церковного собора в конце 1430-х он считал, что для демонстрации своей власти нуждается в титуле гонфалоньера. Теперь уже нет — было достаточно лишь имени. Медичи был человеком, который дергает за ниточки. Энеа Сильвио Пикколомини, епископ Сиены, а позднее папа Пий II, отмечал: «Политические вопросы решались в доме [Козимо]. Те, кого он выбирает, занимают посты. Это он решает дела войны и мира. Он король во всем, хотя и без титула»
[211]
.
В апреле 1459 года Козимо изо всех сил развлекал Галеаццо Марию Сфорца, юного сына его нового друга и союзника Франческо Сфорца, наемника из Милана. Было необходимо закрепить примирение двух семей. Юный Сфорца в ответ рассыпался в похвалах по поводу нового дворца, чья ценность заключалась «как в красоте потолков, высоте стен, блестящей отделке дверных проемов и окон, множестве залов и салонов, элегантности кабинетов, богатстве книг, аккуратности и изяществе садов, так и в настенных гобеленах, сундуках искусной выделки и немыслимой стоимости, благородных скульптурах, всевозможных рисунках и ценном серебре, лучшем, какое я видел».
Все это делалось ради впечатления. Козимо хотел выглядеть авангардным, но не чересчур. Он заказал Донателло бронзовую скульптуру библейского Давида для своего внутреннего дворика. Это была первая самостоятельная обнаженная скульптура после античных времен, радикальное возрожденческое отражение человеческой красоты. Сзади была нанесена гравировка: «Победитель — тот, кто защищает отечество. Господь сокрушает гнев чудовищного врага. Глядите! Мальчик одолел великого тирана. Торжествуйте, граждане!»
[212]
Кто-то осудил бы это как выступление в поддержку гомосексуальности. Но для Медичи был важнее республиканский смысл этой скульптуры: Давид против Голиафа. Республика была влиятельной политической силой, демонстрирующей триумф справедливости над тиранией, выступающей от лица угнетенных перед сверхмогущественной элитой.
Хотя на первом этаже мог побывать кто угодно, доступ к одной из его комнат был признаком социального и политического успеха. Пусть Козимо и исповедовал двойственные взгляды на религию, он понимал ее значение. Появление на закрытой мессе в его личной часовне, в этом крохотном храме, где насчитывалось едва ли десять сидячих мест, было честью, доступной лишь избранным. Гости восхищались потолками, вырубленными из дерева и декорированными золотыми листьями, а также полами, покрытыми мраморной мозаикой. Центральная панель алтаря, изображающая Мадонну, в восхищении разглядывающую младенца Христа, была работой выдающегося художника Фра Филиппо Липпи.
Гвоздем программы служила фреска, опоясывающая по периметру всю часовню, — серия настенных изображений, представляющих Медичи и их друзей в библейских сценах. Присутствовал там и Козимо, в простой купеческой одежде, верхом на буром муле. Рядом — его сыновья Пьеро и Джованни и внуки Лоренцо и Джулиано. Незаконнорожденный Карло — в эпизодической роли. Также изображены люди с медведями (вероятно, представители Византийской империи), леопард, рысь и обезьяна, что отсылало к экзотическому восточному зверинцу, который привез с собой на собор император Иоанн. Представлен там — как и на других великих флорентийских произведениях — и герб Медичи, состоящий из пяти красных шаров. «Коронование Девы Марии» Фра Анджелико — одну из множества картин, заказанных Козимо, когда он взялся отстраивать заново монастырь Сан-Марко, находящийся по соседству с Палаццо Медичи, — можно рассматривать как упражнение в банковском брендинге. У края роскошного ковра, изображенного на картине, находятся красные шары Медичи на золотом поле.
Публичные результаты трудов Козимо — церкви, больницы, монастыри и приюты — стали ареной, где он под видом проявления щедрости заявлял о власти своей семьи. Он был главным спонсором статуи Святого Матвея в церкви Орсанмикеле. Затем последовали опочивальня для послушниц и молельная в Санта-Кроче, хоры в соборе Сантиссима-Аннунциата, библиотека церкви Сан-Бартоломео и многое другое. Он стоял у истоков религиозного братства «Добрые люди Сан-Мартино». Результатом его щедрости стали и колледж для студентов-флорентийцев в Париже, и реновация церкви Святого духа в Иерусалиме, и достройка францисканского монастыря в Ассизи
[213]
. По совету папы Евгения он взялся за один из самых любимых своих проектов — перестройку церкви Святого Марка. Он оплатил проживание там доминиканских монахов и передачу в библиотеку ряда книг. Он вливал в этот проект столько денег, что монахи сочли должным запротестовать, но безуспешно. «Никогда я не смогу дать Господу столько, чтобы записать его в мои книги как должника», — отвечал Козимо. Кредитный рейтинг Бога вполне устраивал этого банкира.
