Разделяй и властвуй — таким был ключевой принцип. В клаустрофобическом микромире Версаля все знали всех. Сплетни и интриги сопровождались сильнейшим соперничеством и скукой. Доступ к королю тщательно контролировался, таким образом подчеркивалось, кто в фаворе, а кто нет. Существовали жесткие правила — кто может видеться с королем, где и когда, какую роль при этом играть. Некоторые придворные годами ждали, пока король признает их — одним лишь мановением руки. Такие же ритуалы сопровождали принятие пищи. Небольшое число тщательно отобранных гостей допускалось во дворец поздно вечером, чтобы присутствовать на последней королевской трапезе (grandcouvert). Людовик пробовал множество блюд, выставленных на его огромном столе, — это был жест одобрения сельского хозяйства Франции. Иногда он допускал в свои апартаменты дворян для развлечений вроде игры в карты или бильярд.
Еще одним видом досуга Людовика был секс. За время правления у него были одна жена и три постоянные фаворитки, не говоря уже о случайных интрижках. Его брак с инфантой Марией Терезой имел сугубо политический смысл. В юности Людовик был увлечен Марией Манчини, племянницей Мазарини, но он понимал важность мира с Испанией. Его первой фавориткой стала мадемуазель де ла Вальер, которой тогда было всего семнадцать. Он был в нее безумно влюблен, но через несколько лет она ему наскучила. В 1674 году она удалилась в монастырь кармелиток. Мадам де Монтеспан, интриговавшая против этой фаворитки, заняла первое место в списке привязанностей короля на целых девять лет, хотя периодически у нее появлялись соперницы. Во дворце ей было отведено двадцать комнат, на девять больше, чем королеве. Она девять раз была беременна и родила Людовику семерых детей. Их образованием занималась некая мадам Скаррон (маркиза де Ментенон, как король повелел ее именовать с 1678 года). Дедом ее был знаменитый лидер гугенотов д'Обинье, а отцом — беззаботный транжира. Странно, что мадам Скаррон была выбрана в качестве воспитательницы: Скаррон родилась в крепости Ньор
[313]
и в семь лет осиротела. Еще более странным — учитывая низкородное происхождение Скаррон — было то, что король выбрал ее своей третьей и последней официальной фавориткой. Но при дворе не оказалось человека столь опрометчивого, чтобы заговорить об этом.
Людовик одарял придворных знаками благосклонности в обмен на абсолютную верность. Он был рад развлекать своих дворян, если только они не пытались затмить его. Перед свадьбой герцога Бургундского и юной принцессы Савойской, совпавшей с окончанием войны между Францией и Аугсбургской лигой
[314]
, король объявил, что намерен дать великолепнейший прием. Как всегда, на расходы не скупились: «Никто не думал сверяться со своим кошельком; всякий стремился превзойти соседа в богатстве и изобретательности. Золота и серебра было явно недостаточно: лавки были опустошены в несколько дней; иными словами, в городе и при дворе царила совершенно необузданная роскошь»
[315]
. Король получил в дар огромный бриллиант размером «со сливу-венгерку». За это заплатило государство (а точнее, бедняки). «Он должен был подумать о чести короны и не упустить возможность заполучить этот бесценный бриллиант, при виде которого забудется сияние всех остальных в Европе… это была слава его правления, которая сохранится навечно», — замечал Сен-Симон
[316]
. «Он любил блеск, пышность и изобилие во всем; он испытывал наслаждение, если блеск источали твои дома, твои одежды, твой стол, твои экипажи. Так вкус к расточительности и роскоши распространялся на все классы общества»
[317]
.
В Версале дворяне находились под надзором Людовика, но это привело к полной изоляции короля от народа. Если не считать нескольких недель, когда он бывал в своем дворце в Компьене летом и в Фонтенбло осенью (едва ли заглядывая в бедные районы по соседству), Людовик все свое время проводил в Версале. В поздние годы он почти никогда не выезжал в другие области Франции. Великолепие дворца должно было подчеркнуть божественную непогрешимость Людовика. Однако в провинциях — далеких от двора и, по большому счету, забытых — продолжались бунты. В Бордо и в Гренобле, в Ренеи в Меце местные аристократы видели, что власть их парламентов и губернаторов сходит на нет. Власть короля делегировалась интендантам, которых он выбирал сам, причем часто из числа мелких купцов, чтобы гарантировать всеобщее повиновение.
Вторая половина эпического правления Людовика характеризовалась необузданными тратами, самовосхвалением, абсолютизмом и практически непрекращающимися войнами. Он провел три крупных и в целом неудачных военных кампании — Франко-голландская война, война с Аугсбургской лигой и война за испанское наследство, — не говоря уже о множестве более мелких авантюр.
И хотя ресурсы страны были на исходе, масштабы королевской расточительности лишь росли. Этот крест приходилось нести народу. Отмена Нантского эдикта
[318]
в 1685 году и преследования гугенотов превратили короля из умного политического и экономического лидера в религиозного фанатика. Он все больше подпадал под влияние мадам де Ментенон, угрюмой и набожной женщины. Приятные времена, времена вечеринок и веселья подошли к концу. К тому же из-за множества войн финансы государства и двора были уже совсем исчерпаны.
Смерть Кольбера через год после переезда в Версаль стала поворотным моментом в судьбе Франции. Двор лишился единственного человека, способного оспаривать решения короля. Его преемник и бывший соперник маркиз де Лувуа был куда более уступчивым. В том же году умерла Мария-Тереза, что позволило Людовику жениться на мадам де Ментенон. Она была его супругой и фактической королевой, но не имела никакого титула. При всей своей неограниченной власти Людовик не хотел, чтобы его женитьба на женщине более низкого рода стала известна, поэтому их брак так и не был формально освящен.
За время правления Людовика Франция дважды была поражена голодом — в 1693 и в 1710 годах. По оценкам историков, погибли два миллиона человек. Но для короля голод был еще одной возможностью пополнить казну. Когда Великая зима 1709 года привела к гибели урожая, власти, собрав оставшееся зерно в большие амбары, установили на него фиксированные цены и начали выдавать пайки. Сен-Симон писал, что это решение привело к «долгим, несомненным и жестоким притеснениям», и предполагал, что дефицит был организован преднамеренно по приказу Людовика: «Многие верили, что господа финансисты ухватились за этот случай, дабы конфисковать все зерно в королевстве через посланных ими эмиссаров и затем продать его по какой вздумается цене в угоду королю, но не забывая и о собственной выгоде»
[319]
.
