Один из неразрешенных вопросов в жизни сверхбогатых людей — в какой степени своим успехом они обязаны высшим силам, а в какой — собственному мастерству и предприимчивости. Этот вопрос не давал покоя Козимо де Медичи. Другие, например, современный банкир Ллойд Бланкфейн (см. Главу 14), похоже, не думают об этом. Кун был и остался чрезвычайно спорной фигурой как в Голландии, так и в Индонезии. Выразительный черно-белый фильм 1944 года показывает, как разгневанные индонезийцы сносят памятник Куну в Джакарте незадолго до обретения страной независимости. В самих Нидерландах добрым словом его поминают далеко не все: в 1970-х демонстрации против почитания Куна и ему подобных были обычным делом. В голландских школах детям рассказывают о колонизации, но многие скорее предпочли бы забыть об этом периоде национальной истории. Как же тогда говорить об экономическом достатке страны, обусловленном рисками, что брали на себя подобные Куну авантюристы? Современные либеральные голландцы, возможно, считают, что одно другому не мешает. Если говорить о бизнес-моделях и мотивации, то многое ли отличает первых торговцев пряностями от современных трейдеров?
Чтобы довести дискуссию до конца, потребовался неожиданно комический случай: в августе 2011 года в статую Куна в Хорне врезался грузовик. Памятник на несколько месяцев закрыли на реставрацию, что совпало со все более оживленной национальной дискуссией о наследии Куна. Неподалеку от статуи на той же главной площади находится музей Вестфриз, который уже более столетия повествует о голландских коммерсантах родом из этой местности, в том числе о Куне и Ост-Индской компании. В то время как местный совет обсуждал своего самого знаменитого жителя, музей решил «провести над ним суд». Двое известных ученых выступили с докладами за и против восстановления статуи, а телеведущий подвел итоги дискуссии в качестве судьи. Посетители музея могли наблюдать за всем этим на экране. Был также выпущен глянцевый журнал под названием «Кун: герой или злодей?» В нем содержались разные аргументы и рассказывалось об арт-работах, спровоцированных дебатами; например, в одной из них Кун был представлен в образе Гитлера. Музей получил премию Евросоюза, и проект был признан образцом того, как культурные институции могут участвовать в дебатах об истории и богатстве.
Посетители музея большинством голосов (двумя третями) постановили вернуть Куна на его место в центре площади, но на постаменте должна была появиться панель, объясняющая его «спорную» роль в истории. Компромисс в весьма голландском духе. В октябре 2013 года, когда фурор немного поутих, в Хорн была приглашена посол Индонезии в Нидерландах. Помощники посла попросили, чтобы ее провели не к статуе Куна, а к другому памятнику Золотого века. Было заявлено, что она не хочет разжигать ненависть в людях. Но возможно, ей было просто неприятно на него смотреть.
Через полтора столетия после смерти Куна один молодой англичанин избрал удивительно похожий путь. Роберт Клайв, родившийся в 1725 году в деревне Стайчи, вовсе не происходил из бедной семьи, вопреки представлениям некоторых историков; но его семья не обладала даже толикой тех богатств, которые он накопил за свою жизнь. Его отец Ричард был юристом и землевладельцем, представляя прослойку между старым мелкопоместным дворянством и новыми профессиональными слоями. В детские годы Роберта его родителей постигли неудачи, семейное имение пришло в упадок. Мальчика временно отправили в Манчестер, к тетке, которая избаловала племянника так, что по возвращении домой его уже трудно было контролировать. Мальчика отдавали в разные школы, нанимали ему гувернеров, но с учебой у него все равно не ладилось.
Роберт был старшим из тринадцати детей в семье и уже в юности демонстрировал черты, которые впоследствии пригодились ему в коммерческих авантюрах — агрессия, целеустремленность и чрезвычайно деловой склад ума. Несколько месяцев он руководил бандой мальчиков, которые занимались рэкетом в соседнем городке Маркет-Дрейтон: они взбирались на каменных горгулий и пугали прохожих, а также били окна в лавках, если владельцы отказывались им платить. По словам одного викторианского биографа, он был смутьяном: «Зачинатель всех перебранок и эскапад школьной жизни; кошмар учителей; избалованный любимчик одноклассников»
[391]
.
Ричард Клайв пришел к выводу, что его сын не добьется успеха в респектабельных профессиях, поэтому организовал ему собеседование на Лиденхолл-стрит, надеясь, что Роберта возьмут клерком в Ост-Индскую компанию. Ведение счетов было одним из немногих навыков, которые Роберту удалось освоить за время своего обучения, и он сдал экзамен сравнительно легко
[392]
. В семнадцать лет он отплыл на борту «Винчестера», готовый к карьере бюрократа в индийских поселениях компании.
Клайв, как и Кун, не имел особого опыта самостоятельной взрослой жизни. Во время опасного четырнадцатимесячного путешествия в Мадрас у него закончились деньги, и он был вынужден взять в долг у капитана корабля. Когда он прибыл в маленькое поселение в форте Сент-Джордж, все, что у него осталось — это одежда. Однако даже будучи начинающим чиновником Ост-Индской компании с зарплатой 5 фунтов в год, Клайв имел трех слуг, которым платил из своего содержания
[393]
. Ведя относительно комфортную жизнь, он, тем не менее, через год после прибытия написал родителям: «У меня не было ни одного радостного дня с тех пор, как я покинул родную страну»
[394]
. На протяжении всей жизни Клайв был склонен к депрессии. Работа не помогала развеять уныние: он был не более чем помощником лавочника, в чьи обязанности входило торговаться с поставщиками.
Индия, куда приехал Клайв, переживала период раздробленности. После смерти могольского императора Аурангзеба в 1707 году несколько подчиненных ему государств со своими царями и политическими структурами начали выходить из-под централизованного контроля
[395]
. Уже в 1720-х годах богатые провинции вроде Бенгалии де-факто приобрели независимость, что открыло новые возможности для коммерсантов из других стран, особенно из Англии. И поначалу правители этих провинций, навабы, были не менее могущественны, чем торговцы из Европы. Последним приходилось добиваться расположения навабов, а это неизбежно означало передачу им доли в прибылях.
«Компания купцов Лондона, торгующих в Ост-Индиях», известная на раннем этапе своего существования как «Почтенная Ост-Индская компания», получила королевские привилегии от Елизаветы I в 1600 году. Хотя в XVII веке компания оставалась на вторых ролях по отношению к своим более организованным голландским конкурентам, она сосредоточила свои усилия на Индийском субконтиненте, а не на Островах пряностей. Компания успешно вела торговлю такими товарами, как текстиль, а также индиго и селитра, и быстро превратилась в мощную силу и на родине, и за границей. Правительство, которое вроде бы контролировало компанию, к середине столетия задолжало ей 4,2 миллиона фунтов. Воистину, это были непростые отношения
[396]
.
