Окружение все смешало – дивизию раздербанили, побили, и теперь отдельные роты и взводы сами, как могли, отступали, огрызаясь, занимая оборону и снова снимаясь с места. Яков вздохнул. Уже все знают, что ему сказал отец, узнав о желании идти на фронт. «Иди, воюй». Жестко? Так ведь никому не известно, что Иосиф Виссарионович думает на самом деле, что он чувствует, и ничего не удается прочитать в его рысьих зрачках. Он – Сталин и не имеет права на доброту и сочувствие, на жалость и сострадание. Ему нельзя быть ласковым даже со своими детьми, нельзя Сталину выделять кого-то одного или двух из миллионов остальных, ведь он – вождь… А Сталин и терзается, и расстраивается, и переживает, как всякий человек. Усилием воли давит в себе человеческое, и бронзовеет… Так надо. Вот только никому не интересно, что об этом думают Яша и Вася…
…Ночь выдалась холодная и сырая. Луна яркая, высвечивала стволы деревьев и клочья тумана. Шорин, Юсупов и Гильбурд шагали след в след. Пятнистые мешковатые халаты укрывали хорошо, когда не двигаешься, но именно движение и может их выдать. На опушке Шорин остановился – дальше проволочное заграждение. Гильбурд осторожно перерезал проволоку и разминировал проход. Шорин спрыгнул в первую траншею, где было пусто. В то же мгновенье полыхнул разрыв, бросая короткий высвет и ударяя по ушам. Под шумок разведчики пробрались ко второй траншее. Вспышка – и Шорин увидел полуразваленное строение вроде амбара, а под ним – ДЗОТ. Немецкий часовой заметил троицу, окликнул, клацнул затвором, но русские его игнорировали – не спеша свернули по траншее вправо. Часовой успокоился, видать, принял за своих.
Гильбурд, выдвинувшийся вперед, подал товарищам знак – над бруствером торчал ствол пулемета. Громко болтая о своем, гитлеровском, высунулись два немца. Шорин бросил в них гранату, а Юсупов поддержал очередью из трофейного «Шмайссера». Хлопок гранаты и выстрелы будто растворились в грохоте разрывов и ошалевшие немцы не могли взять в толк, что творится совсем рядом с ними, в соседнем окопе. Гильбурд ворвался в ход сообщения и крикнул:
– Хальт!
Два фашиста материализовались перед разведчиками. Шорин свалил одного короткой очередью, другой успел и сам выстрелить – пуля прошила Николаю левую руку. Юсупов быстренько перетянул рану прямо поверх маскхалата.
– Пущай стреляют, – кряхтел он. – Виднее будет откуда!
Правда, туман мешал вести наблюдение. Пулеметы, винтовки и автоматы били, казалось, со всех сторон сразу, да еще ракеты вспыхивали вверху одна за другой. В этом немцы «подсобили» – очередная ракета осветила изумрудным сиянием горбатый ДЗОТ, из которого рявкали пулеметы крупного калибра.
– Туда!
Навстречу разведчикам выскочил фриц в каске, болтавшейся на стриженой голове, как кувшин на заборе. Вскинув автомат, он дал очередь, да все вверх. Гильбурд не промахнулся. Шорин с Юсуповым ворвались в ДЗОТ и скрутили еще одного стрелка. Немец истошно вопил, брыкался и даже кусался.
– Заткнулся!
По-русски фриц не «ферштейн», но дуло автомата, упертое в шею, не требовало перевода. Обратно побежали вчетвером. Отстреливаясь, швыряя гранаты, а за лесом разведчиков прикрыли броневики – 45-миллиметровые снаряды служили весомым аргументом. Добежали трое – уже в лесу Юсупова догнала пуля, разорвавшая сердце…
Рано утром, едва встало солнце, немцы пошли в атаку. Два батальона пехоты, поддержанные танками, вели атаку уже не на узком участке, как вчера, а на всем пространстве, обходя лесок, просачиваясь между деревьями. Наступали подковой. Танки двигались на флангах, ударными клиньями.
– На охват идут! – зло сказал Джугашвили. – Батарея, к бою! Прямой наводкой – огонь!
Загрохотали пушки, фонтаны разрывов вырастали и опадали над вражескими цепями. Дымом и пылью затянуло луговину. Ряды гитлеровцев дрогнули, смешались. Оразалиев подал сигнал: «Противник, взвод, развернись и закрой люки!» В оглушительный грохот вплелась скороговорка пулеметных очередей, хлопки выстрелов с броневиков. Немецкие танки открыли огонь, с ходу уничтожив один из «БА-6» – броня в мизинец толщиной не задержала снаряд.
– Три осколочных беглым!
– По танкам – огонь!
– Левее ноль-ноль пять!
Фрицы подбили еще пару броневиков, выжившие стрелки и пулеметчики выкарабкались из горящих машин. И тогда атаке помог немецкий корректировщик. Вскоре тяжелые гаубичные снаряды нащупали позицию 6-й батареи и принялись месить траншеи.
– Отходим! Ребята-а!
Вместе с Яковом из огня выходили четверо – Шорин, Гильбурд, Бурнос и Джафаров. Они несли раненых Чепли и Голованыча. Немецкие танки лязгали и рычали совсем рядом, казалось, со злобным торжеством. Задыхаясь, спеша, маленький отряд выбрался к заросшей дороге, и тут навстречу выехали «Опели Блиц».
– Занять круговую оборону! – отчаянно крикнул комбатр, ясно понимая, где именно и когда именно погибнет.
– Отставить! – раздался вдруг незнакомый голос, и из кабины «Опеля» выпрыгнул крепкий, ладный человек в камуфляже. – Старший лейтенант Джугашвили?
– Я, – обалдело признался Яков. – А…
– Старший майор госбезопасности Судоплатов. Грузитесь, товарищи!
Бравые парни в маскхалатах спрыгивали с кузовов, помогая уложить раненых.
– Яков Иосифович! Прошу!
Старший лейтенант запрыгнул в кузов, и «Опель» газанул, круто разворачиваясь. Из леса высыпали немцы, и бойцы Судоплатова открыли огонь из автоматов да пары «дегтяревых».
– Уходим!
Ворча и подвывая моторами, «Опели» удалялись. Серый, заляпанный грязью «Т-III» вывернул из-за холма с разбитой русской батареей, но стрелять по машинам не стал – вдруг свои? А пока танкисты маялись сомнениями, «Опели» скрылись в лесу. Двумя часами позже самолет с ранеными и комбатром взлетел с партизанского аэродрома и взял курс на Москву.
– Злился комбатр! – ухмыльнулся Голованыч, устраивая поудобнее ногу, простреленную в двух местах.
– Так еще бы… – проворчал Гильбурд. – Мы-то здесь.
– Трудно ему, – вздохнул Джафаров.
Судоплатов кивнул.
– Не всякий выдержит груз такого родства, как у него, – сказал он. – Только это не отец за Яковом послал. Немцы охотились на вашего комбатра. Представляете, какие бы на нас листовки посыпались? «Сын Сталина сдался доблестным войскам Германии! Русские солдаты, следуйте его примеру!»
Голованов глухо выругался.
– А в-вот х-хрен им в з-зубы, – ухмыльнулся Шорин.
Все рассмеялись. Володя выглянул из-за «Опеля» и дал отмашку – баки заправлены, просим на посадку.
– Поехали, мужики, – поднялся Павел. – Пора.
Глава 19
Схождение в ад
Это был даже не мост, а так, мосток – в один короткий пролет через овражек, что весной и осенью наполнялся водой. Его-то и заминировал Муха с товарищами. Немцы еще не понимали, во что ввязались, по-прежнему воспринимая Россию через призму европейских побед. Но что такое движение Сопротивления в той же Франции, скажем? А вот выбежит из борделя какая-нибудь экзальтированная дамочка, только что обслужившая очередного клиента из «бошей», и громко обзовет немцев нехорошим словом. В европейских понятиях – это крупная диверсия…
