В Адмиралтействе прекрасно понимали, что “Лузитании” вскоре предстоит пересечь те же воды, но никто не взял на себя труд напрямую сообщить капитану Тернеру о событиях той ночи. Меж тем “Орион” продолжал идти в СкапаФлоу под пристальным наблюдением и постоянной защитой четырех миноносцев. Они сопровождали дредноут до самой Атлантики, пока он не взял курс на север, после чего повернули обратно131. В тот момент четыре миноносца находились в пределах досягаемости от последнего местоположения U-20 и от курса, которым вскоре предстояло идти “Лузитании” в Ливерпуль. Никаких попыток изменить маршрут миноносцев предпринято не было. Один из них, “Бойн”, пошел прямиком в Девонпорт, остальные три вернулись на острова Силли. “Орион” шел дальше на север, маневрируя зигзагом, со скоростью 18 узлов132 – как полагали, более чем достаточной, чтобы обогнать субмарину.
После пяти дней плавания “Лузитания” шла к Британии одна, сопровождения ей не предложили и не собирались, не дали и указаний пойти недавно открытым, более безопасным маршрутом через Северный пролив – и это несмотря на то, что корабль вез ценный груз, патроны для винтовок и столь необходимые шрапнельные снаряды.
Отсутствие каких-либо мер защиты могло быть попросту результатом невнимательности: Черчилль уехал во Францию, а Фишер был поглощен другими делами и, по-видимому, погружался в безумие. Впрочем, причина выглядит более зловещей в свете письма, которое Черчилль послал ранее в том же году главе Совета по торговле Англии Уолтеру Рансиману. Черчилль писал, что “крайне важно привлечь к нашим берегам судоходство нейтральных держав, особенно в надежде на смуту в отношениях между Соединенными Штатами и Германией”133.
Хотя это не было сказано явно, Британия надеялась, что Соединенные Штаты в тот или иной момент захотят присоединиться к Антанте, создав таким образом бесповоротный перевес в пользу союзников.
Отметив, что в результате германской подводной кампании поток судов из Америки резко уменьшился, Черчилль сказал Рансиману: “Мы со своей стороны хотим, чтобы суда шли – чем больше, тем лучше; если же какие-то из них попадут в беду, тем лучше”.
“Лузитания”
Барышни желают помочь
Утром в четверг 6 мая, в 5.30 пассажиры кают первого класса “Лузитании”, расположенных по левому борту на палубе, где висели шлюпки, услышали шум снаружи. Теодата Поуп, которой дали каюту А-10, вспоминала, что ее “разбудили крики и шарканье ног”134. Раздавалось бряцанье металла по металлу и визжание канатов, скользящих по такелажу. Все это смешивалось с приглушенной руганью и криками людей за работой, требовавшей силы, которая у команды имелась, и координации, которой у нее не было.
Кораблю оставался день до входа в Кельтское море, и капитан Тернер отдал команду открыть и развернуть все обычные спасательные шлюпки, имевшиеся на корабле, то есть те, что свисали с шлюпбалок по обе стороны палубы. Две аварийные шлюпки уже были приведены в рабочее положение.
Тернер вел себя предусмотрительно. Случись авария, теперь шлюпки можно будет спустить быстрее и с меньшим риском, чем если бы они по-прежнему оставались там, где им полагалось во время плавания в открытом море. В столь ранний час на палубе не должно было оказаться много пассажиров, а значит, вряд ли они могли помешать работе или, того хуже, пострадать; правда, Тернер рисковал вызвать их раздражение, разбудив слишком рано, – ведь те каюты были одними из самых дорогих на корабле.
Третий старший помощник Джон Льюис, руководивший ежедневными спасательными учениями, командовал и этой операцией. Он вспоминал, что в первую очередь “мы собрали на палубе поваров, прислугу, вахтенных матросов и всех остальных из дневной вахты, кого смогли мобилизовать”135. Команда начала со шлюпок по левому борту. Вскарабкавшись на штурманский мостик, Льюис устроился в самой его середине, у радиорубки, чтобы следить за всей операцией. По словам Льюиса, чтобы не запутались фалы и тросы, все шлюпки следовало развернуть одновременно. Дальше люди – всего их было человек восемьдесят – перешли на правый борт и повторили процедуру. Затем Льюис отпустил поваров и прислугу, а матросам приказал закрепить тросы и свернуть фалы в аккуратные “фламандские” бухты. Под конец он велел людям убедиться, что в каждой шлюпке имеется необходимый комплект аварийного снаряжения, включая весла, мачту, паруса, спички, морской якорь, фонарь, провизию и питьевую воду.
Не обошлось без огрехов. Пассажир первого класса Джозеф Майерс, поднявшийся рано, наблюдал за работой команды. “Люди были нерасторопны, – говорил он. – Я видел, как они пытались выбросить шлюпки, отделить их от шлюпбалок, и мне показалось, что это давалось им с трудом. С канатами они обращались неуклюже. Распоряжался ими какой-то унтер-офицер; не знаю, кто это был, но мне показалось, что эти люди никогда прежде не работали со шлюпками. С канатами и фалами они обращались так, словно строили дом; они походили скорее на разнорабочих, нежели на моряков”136.
Пассажиров, проснувшихся в то утро позже, встретила следующая картина: все шлюпки развернуты и открыты, никаких объяснений не вывешено. Большинство не обратили особого внимания на перемену; кто-то, возможно, вообще ничего и не заметил. Другие обеспокоились. “В утро четверга я ощутила немалую тревогу, обнаружив, что шлюпки свисают с борта корабля, – писала Джейн Макфаркар, жительница Стрэтфорда, штат Коннектикут. – Осведомившись, я узнала, что так и должно быть по закону, это крайне важно. Мне подумалось: как странно, что их не привели в готовность после выхода из Нью-Йорка, а дождались, пока мы почти подошли к берегу. Я отметила, что другие пассажиры, казалось, не обеспокоились, а потому и сама начала забывать о шлюпках”137.
Нелли Хастон добавила к своему письму-дневнику еще несколько абзацев. Она писала: “Этим утром все наши шлюпки развернули, теперь мы готовы к любым авариям. Ужасно думать об этом, но нас, быть может, подстерегает какая-то опасность”. Она, как и все пассажиры, полагала, что в тот день “Лузитанию” встретят и будут сопровождать корабли британского флота.
Дальше она перешла к наблюдениям менее мрачным. “Ну и уйма народу тут на корабле, и все – англичане. Так приятно было видеть на корабле британский флаг, когда мы стояли в Нью-Йорке. В первом классе едет довольно много известных людей, но к ним, конечно, и на пушечный выстрел не подобраться! Есть тут один Вандербильт, пара банкиров. Я подружилась со многими и, если бы не беспокойство, могла бы сказать, что плавание идет прекрасно”.
Люди на палубе занимались своими обычными матросскими делами: нужно было поддерживать корабль в порядке, а это бесконечная работа. Каждое утро они чистили медные и стеклянные части иллюминаторов, выходивших на палубу. Всегда находилось пятнышко ржавчины, которое надо было ошкурить и покрасить; утром следовало оттереть морскую соль на палубных поручнях, чтобы они сияли и не портили одежду пассажиров. Надлежало полить все растения на корабле, включая двадцать одну пальму, что стояли на верхушках лестниц. Надо было расставить рядами шезлонги, чтобы не воцарился беспорядок, как после ухода свадебных гостей.
