Теперь, когда мне, так сказать, не нужно было пользоваться английским, можно было читать на этом языке просто ради удовольствия, чем и были заняты мои – очень немногие – свободные часы.
Год закончился, снег постепенно стал сходить, воздух потеплел, и вот когда за моей спиной остались тысячи и тысячи километров дорог, шоссейных и железнодорожных, и десятки гостиниц, меня в конце апреля отозвали на корабль – поделиться своими мыслями и чувствами. Корабль изо всех сил пытался понять настроение планеты, сформировать то впечатление, сырой материал для которого может дать только непосредственное общение между людьми. Он сортировал, систематизировал, располагал в случайном порядке и пересортировывал полученные данные в поисках шаблонов, стереотипов, пытаясь измерить и оценить все ощущения, испытанные его человеческими агентами, сопоставляя их с собственными выводами, сделанными им при плавании в океане фактов и цифр, которые он уже получил с Земли. Мы, конечно, были еще далеки от завершения работы: я и все остальные, кто находился на планете, должны были провести там еще несколько месяцев, но пора было поделиться первыми впечатлениями.
2.2. Корабль с точкой зрения
– Так вы считаете, нам следует контактировать?
Хорошо после сытного обеда, набив живот, расположиться в зоне отдыха, вытянувшись в кресле, пригасить свет, ноги положить на подлокотник, скрестить руки на груди и погрузиться в полусонное благодушие. Глаза у меня были закрыты. Мягкий теплый сквознячок с ароматом альпийских лугов прогонял запах еды, которую мы с моими друзьями недавно поглощали. Они теперь играли во что-то в другой части корабля, и до меня доносились их голоса на фоне музыки Баха – мне удалось пробудить в корабле любовь к этому композитору, и корабль теперь играл Баха для меня.
– Да, считаю. И чем скорее, тем лучше.
– Им это не понравится.
– И что? Это для их же блага.
Я открываю глаза и изображаю для дистанционного корабельного автономника (который сидит на подлокотнике под углом, словно чуть выпил) то, что, как я надеюсь, можно принять за натянутую улыбку. Затем снова закрываю глаза.
– Возможно, так оно и будет, но речь сейчас не о том.
– О чем же?
Я заранее знаю ответ, но все же надеюсь: корабль предложит что-нибудь более убедительное, чем то, что я ожидаю. Может, когда-нибудь…
– Как, – говорит корабль через своего автономника, – мы можем быть уверены, что поступаем правильно? Откуда мы можем знать, что является – или будет – благом для них, пока не проведем чрезвычайно длительных наблюдений сходного масштаба – в данном случае планетного – и не сравним последствия контактирования и неконтактирования?
– Мы уже должны понять, что к чему. Зачем жертвовать этой планетой ради эксперимента, результаты которого нам заранее известны?
– А зачем жертвовать ею ради вашей беспокойной совести?
Я открываю один глаз и смотрю на дистанционного автономника, примостившегося на подлокотнике.
– Минуту назад мы согласились, что, если вмешаемся, это, видимо, все же будет им во благо. Не пытайтесь напустить туману. Мы можем это сделать, мы должны это сделать. Вот что я думаю.
– Да, – говорит корабль, – но все равно нас ждут технические трудности, поскольку ситуация весьма нестабильна. У них переходный период; цивилизация в высшей степени неоднородная, проникнутая тесными – и напряженными – связями. Я не уверен, что все их разнообразные системы можно стричь под одну гребенку. Сегодняшний уровень развития коммуникаций на планете подразумевает высокую скорость и одновременно избирательность связи: сигнал обычно сопровождается посторонними шумами, к тому же почти всегда происходят потери. Это означает: то, что считается у них истиной, вынуждено двигаться со скоростью слабеющих воспоминаний, смены взглядов и поколений. Даже признавая свои слабости, они, как правило, пытаются кодифицировать и упорядочить их, манипулировать ими. Попытки фильтрации шума становятся у них частью этого шума, и они, похоже, способны додуматься только до упрощения того, что может быть понято лишь при ясном осознании всей его сложности.
– А-а… ну, хорошо, – отвечаю я, пытаясь понять, о чем это он.
– Гм-м, – говорит корабль.
Если корабль говорит «гм-м», значит он не уверен. Этому животному практически не нужно времени для размышлений, а если оно делает вид, что нужно, значит оно ждет, что ему скажете вы. Но мне удается его перехитрить. Я не говорю ничего.
Вспоминая тот наш разговор и высказанные нами соображения, а также пытаясь представить, о чем шла речь на самом деле, я думаю, что именно в тот момент корабль и решил использовать меня так, как использовал. Это его «гм-м» означало, что корабль решил задействовать меня в деле Линтера и что именно этот вопрос волнует его больше всего; и что весь вечер, во время еды и потом, отпуская то или иное замечание, задавая случайный вопрос, корабль на самом деле именно об этом меня и спрашивал. Но в тот момент мне это не было известно. Да и с какой стати могут возникнуть подобные мысли, когда лежишь с полным животом, в тепле и довольстве, когда тебя клонит в сон и ты говоришь в пустоту, а на подлокотнике сидит дистанционный автономник и говорит с тобой.
– Да, – вздыхает наконец корабль, – несмотря на собранную нами информацию, уровень нашего развития, сделанные нами анализы и статистически верные обобщения, такие вещи остаются неопределенными и единичными.
– Аха-ха, – сочувственно бормочу я, – как тяжела жизнь у ЭКК. Бедный кораблик. Бедный Папагено
[2]
.
– Можете смеяться, мой маленький цыпленочек, – сказал корабль с напускным уязвленным высокомерием, – но окончательное решение за мной.
– Машина, вы – старый мошенник, – усмехаюсь я, глядя на автономник. – От меня сочувствия не дождетесь. Вы знаете, что я думаю, знаете мои соображения.
– А вы не думаете, что мы там напакостим? Вы серьезно считаете, что они готовы к нам? К тому, что мы сделаем для них, руководствуясь лучшими намерениями?
– Готовы? Какое это имеет значение? И вообще, что это значит? Конечно, они не готовы к нам, конечно, мы там напакостим. Но они что – лучше готовы к Третьей мировой войне? Вы серьезно думаете, что мы можем нагадить там больше, чем они сами нагадили? Когда они не убивают друг друга, то изобретают новые, более эффективные способы убийства в будущем, а когда они не заняты и этим, то уничтожают разнообразные виды животных от Амазонки до Борнео… или выплескивают говно в океан, в воздух и на сушу. Если мы дадим им несколько уроков, вряд ли они станут уродовать свою планету больше, чем сейчас.
– Но вам они все же нравятся, я имею в виду людей, таких, какие они есть.
– Нет, это вам они нравятся такими, какие они есть, – говорю я кораблю, указуя на дистанционного автономника. – Они удовлетворяют вашу внутреннюю неряшливость. Думаете, я не знаю, о чем вы все время распространяетесь – мол, мы «заражаем всю галактику стерильной чистоплотностью»… Так вы, кажется, говорили?
