Я поднялась по ступенькам, нажала на кнопку звонка, подождала некоторое время, прислушиваясь к звукам в квартире. Маленькое объявление на другой стороне дворика привлекло мое внимание и вызвало кислую улыбку.
Линтер появился с серьезным лицом, открыл дверь, придержал ее для меня, чуть поклонился.
– Мисс Сма. Корабль предупредил меня о вашем визите.
– Привет, – сказала я и вошла.
Квартира оказалась гораздо больше, чем я ожидала, пахла кожей и свежим деревом. Она была светлая и просторная, хорошо декорированная и наполненная книгами, пластинками, пленками, журналами, картинами и objets d’art
[12]
и ничуть не напоминала мое жилище в Кенсингтоне. У нее был жилой вид.
Линтер показал мне на большое кожаное кресло в одном из углов персидского ковра, устилавшего паркетный тиковый пол, а сам, повернувшись ко мне спиной, пошел к бару.
– Вы пьете?
– Виски, – ответила я по-английски, – шотландский или ирландский – без разницы.
Садиться я не стала, а прошлась по комнате, осматриваясь.
– У меня «Джонни Уокер Блэк Лейбл».
– Отлично.
Я смотрела, как он берет квадратную в сечении бутылку и наливает виски в стакан. Дервли Линтер был выше меня, хорошо сложен. Придирчивый взгляд увидел бы что-то необычное – с земной точки зрения – в его осанке. Он угрожающе склонился над содержимым бара, словно хотел одним усилием воли заставить виски вылиться из бутылки.
– Со льдом или с чем-нибудь еще?
– Нет, спасибо.
Он протянул мне стакан, склонился перед небольшим холодильником, вытащил бутылку и налил себе «будвайзера» (настоящего, из Чехословакии). Наконец эта маленькая церемония закончилась, и он сел на стул «баухаус» – похоже, подлинный.
Лицо у него было спокойное, серьезное, каждая черта, казалось, требовала отдельного внимания – большой подвижный рот, нос с ноздрями-крыльями, яркие, но глубоко посаженные глаза, брови, как у сценического злодея, и – неожиданно – изборожденный морщинами лоб. Я попыталась вспомнить, как Линтер выглядел прежде, но воспоминания были туманными, а потому я не могла сказать, какая часть его нынешней внешности может считаться «изначальной». Он крутил бокал с пивом в своих больших руках.
– Корабль, похоже, хочет, чтобы мы поговорили, – сказал Линтер, одним глотком отпил почти половину пива и поставил стакан на маленький столик с полированной гранитной столешницей.
Я поправила брошку.
{– Но вы так не считаете, да?
Он широко развел руки, сложил их на груди. На нем был дорогой черный костюм с жилетом.
– Я думаю, что это, скорее всего, бессмысленно.
– Ну… не знаю… Неужели во всем должен быть смысл? Я подумала… корабль предложил нам поговорить, вот и…
– Предложил?
– …всё. Да. – Я кашлянула. – Я не… он мне не сказал, что происходит.
Линтер внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на свои ноги. Черные туфли. Я, прихлебывая виски, оглядела комнату, ища какие-либо следы присутствия женщины – чего угодно, что указывало бы на проживание здесь двух людей. Ничего такого я не увидела. В комнате было полно всяких вещей – репродукции и картины маслом на стенах, в основном копии либо Брейгеля, либо Лоури; абажуры от Тиффани, акустическая система «Бэнг энд Олуфсен», несколько старинных часов, несколько статуэток – вроде бы дрезденский фарфор, черный китайский лакированный шкаф, большая четырехстворчатая ширма с вышитым павлином и множеством перьев, похожих на раскрытые глаза.
– Ну и что же он вам все-таки сказал? – спросил Линтер.
Я пожала плечами:
– То, о чем я уже говорила. Хотел, чтобы я побеседовала с вами.
Он улыбнулся снисходительно, словно давая понять, что весь этот разговор яйца выеденного не стоит, потом отвернулся и посмотрел в окно. По его виду не было похоже, чтобы он собирался что-то сказать. Вспышка цвета привлекла мое внимание, и я посмотрела на большой телевизор – у него были шторки, закрывающие экран, отчего прибор становился похож на неиспользуемый шкафчик. Шторки не были закрыты до конца, и телевизор за ними работал.
– Хотите?… – сказал Линтер.
– Нет, просто… – начала было я, но он поднялся, ухватившись за изящный подлокотник своего кресла, подошел к телевизору и раздвинул шторки, а перед тем как снова сесть, сделал широкий приглашающий жест.
Я не хотела сидеть и смотреть телевизор, но звук был приглушен, так что он не очень мешал.
– Пульт на столе, – показал на него Линтер.
– Хорошо бы вы… кто-нибудь… объяснил мне, что происходит.
Он посмотрел на меня так, словно это была явная ложь, а не искренний призыв, и перевел взгляд на телевизор. Видимо, тот был настроен на один из каналов корабля, потому что картинка все время менялась: мелькали всевозможные сюжеты и программы из разных стран с использованием различных стандартов передачи – в ожидании, когда выберут какой-нибудь канал. Группа людей в ярко-розовых костюмах механически танцевала под неслышную песню. Затем последовала картинка с норвежской платформой, выплевывающей грязно-коричневый фонтан нефти и грязи. Потом картинка снова изменилась – появилась сцена из «Вечера в опере», когда в маленькую комнатку набивается множество народа.
– Так вы ничего не знаете?
Линтер закурил сигарету «Собрание». Это, как и «гм-м» корабля, имело целью потянуть время (если только ему не нравился вкус сигарет, что для меня всегда было неубедительно). Мне закурить он не предложил.
– Нет-нет-нет, я ничего не знаю. Слушайте… я так думаю, корабль хотел, чтобы я заглянула к вам не только для этого разговора… но не играйте, пожалуйста, и вы в эти игры. Эта идиотская машина отправила меня сюда в этом «вольво». Я рассчитывала, что она хоть маскировку не отключит, пусть и ждала, что на перехват могут выйти два-три «миража». И мне еще предстоит долгий путь до Берлина, если вы не знаете. Поэтому… объясните мне все или укажите на дверь. Договорились?
Он затянулся сигаретой, изучая меня сквозь облачко дыма, закинул ногу на ногу, стряхнул воображаемую пылинку с брюк и уставился на свои туфли.
– Я сказал кораблю, что, когда он отправится дальше, я останусь на Земле. Независимо от того, что может произойти. – Он пожал плечами. – Будем мы вступать в контакт или нет. – Он с вызовом посмотрел на меня.
– У вас… есть основания для этого? – Я пыталась говорить спокойно, все еще думая, что тут может быть замешана женщина.
– Да. Мне нравится это место. – Он произвел нечто среднее между фырканьем и смешком. – Для меня эта перемена благотворна. Я хочу остаться. И останусь. Я хочу жить здесь.
– Вы хотите здесь умереть?
Он усмехнулся, посмотрел в сторону, затем снова на меня.
