Даркенс присела и заплакала.
– Где?
– Вон там. Вон его тело! В воде!
– Вижу, – сказал Элетиомель протяжным шепотом. – А кто?…
И тут они втроем увидели темный силуэт – кто-то пробирался к дому, держась в тени кустов, что окаймляли дорожку. Еще с десяток человек – сгустки темноты – двигались вдоль озера по узкой, поросшей травой тропинке.
– Террористы! – возбужденно сказал Элетиомель. Они втроем нырнули за борт, где бесшумно рыдала Даркенс.
– Нужно предупредить всех в доме, – сказала Ливуета. – Стрельни из ружья.
– Сначала сними глушитель.
Элетиомель вцепился в глушитель на конце ствола.
– Его заело!
– Дай я попробую.
Попробовали все втроем.
– Все равно стреляй, – велел Чераденин.
– Да! – прошептал Элетиомель, встряхнул винтовку и взвесил ее в руке. – Да.
Он присел, положил винтовку на каменный фальшборт и стал целиться.
– Осторожнее, – предупредила Ливуета.
Элетиомель навел винтовку на группу людей, что пересекали тропинку, направляясь к дому, и нажал на спусковой крючок.
Винтовка словно взорвалась. Вся палуба каменного корабля осветилась. Звук был оглушительным. Элетиомеля отбросило назад, но винтовка продолжала стрелять; трассирующие пули пронзали черное небо. Он рухнул на скамью. Даркенс взвизгнула так громко, как могла, и подпрыгнула. Послышались звуки выстрелов где-то рядом с домом.
– Дарк, пригнись! – вскрикнула Ливуета.
Над каменным кораблем вспыхивали световые линии.
Даркенс стояла и визжала, а потом бросилась к лестнице. Элетиомель потряс головой и поднял взгляд, когда девочка пробегала мимо него. Ливуета попыталась ее схватить, но промахнулась. Чераденин попробовал опрокинуть ее.
Светящиеся линии снижались, откалывали куски камня вокруг них, поднимали облачка пыли, а Даркенс, крича и спотыкаясь, продвигалась к лестнице.
Пуля вошла ей в бедро. Чераденин, Ливуета и Элетиомель довольно отчетливо услышали, несмотря на стрельбу, свист той самой пули и вопль девочки.
Его тоже задело, хотя в тот момент он не знал этого.
Атаку на дом отбили. Даркенс выжила. Она чуть не умерла от потери крови и болевого шока, но все же выжила. Лучшие хирурги восстанавливали ее тазовый сустав, раздробленный пулей на десяток больших частей и сотни осколков.
Куски костей проникли в тело Даркенс – их нашли в ногах, в одной руке, во внутренних органах. Один даже застрял в подбородке. Армейские хирурги хорошо разбирались в такого рода ранениях. У них имелись время (война тогда еще не началась) и стимул (отец девочки был очень важной персоной), чтобы сделать все возможное. Но все же ходила она с трудом – по крайней мере, до совершеннолетия.
Один из осколков вылетел за пределы ее тела и проник в тело Чераденина. Чуть выше сердца.
Армейские хирурги решили, что извлекать его слишком опасно, и сказали, что со временем организм сам отторгнет инородное тело.
Но этого так и не случилось.
Он снова начал свой путь вокруг лужицы.
Кальдера! Вот оно, нужное слово, нужный термин.
(Такие сигналы были важны, и он получил тот, на который надеялся.)
«Победа! – сказал он себе, продолжая ползти, откидывая со своего пути остатки птичьего помета и извиняясь перед насекомыми. – Все будет хорошо».
Теперь он знал это – и еще он знал: в конце концов ты непременно выигрываешь, и даже если ты проиграл, никогда нельзя знать наперед, было только одно сражение, и он все равно оказался в центре этой дурацкой истории, а слово было – «кальдера», а еще было слово «Закалве», а еще – «Стаберинде» и…
Они нашли его. Спустились в большом прекрасном корабле, взяли его, снова вылечили, поставили на ноги.
– Они никогда не учатся, – отчетливо произнесло небо и вздохнуло.
– Пошло в задницу, – сказал он.
Много лет спустя Чераденин приехал из военной академии и стал искать Даркенс. Немногословный садовник указал ему, куда идти. Он прошел по мягкому ковру из опавших листьев к летнему домику.
Изнутри раздался крик. Даркенс.
Он ринулся вверх по ступенькам, вытаскивая на бегу пистолет, затем пинком распахнул дверь.
Испуганное лицо Даркенс, голова, повернутая к нему через плечо, уставленные на него глаза. Ее руки все еще были на шее Элетиомеля, который сидел, спустив брюки до щиколоток, держал руки на обнаженных – платье задрано – ягодицах Даркенс и спокойно смотрел на него.
Элетиомель сидел на маленьком стуле, который некогда соорудила Ливуета на уроках столярного дела.
– Привет, старина, – сказал он молодому человеку с пистолетом в руке.
Чераденин секунду-другую смотрел в глаза Элетиомеля, потом развернулся, сунул пистолет в кобуру, застегнул ее, вышел и закрыл за собой дверь.
За его спиной раздались плач Даркенс и смех Элетиомеля.
Островок в центре кальдеры снова стал безопасен. Часть птиц вернулась туда.
Островок изменился благодаря человеку. Вокруг центрального углубления все было теперь очищено от помета. Из центра этого светлого круга шел проделанный в птичьих испражнениях короткий отросток. Остров выглядел пиктограммой – белое на черном.
Это был местный знак – «Помогите!», и увидеть его можно было только с самолета или из космоса.
Несколько лет спустя после происшествия в летнем домике – ночью, когда горел лес и вдалеке грохотала артиллерия, – один молодой майор запрыгнул в танк из своего батальона и приказал водителю гнать его по лесной дорожке, извивавшейся между деревьями.
Позади остались развалины отбитого ими особняка и сверкающие языки пламени, что освещали величественный когда-то интерьер. Пламя отражалось в декоративном пруду с разбитым каменным корабликом.
Танк продрался сквозь лес, сминая деревца и мостики, переброшенные через ручьи.
За деревьями он увидел полянку с летним домиком. Полянка освещалась мигающим белым светом, который казался светом с небес.
Они выехали на полянку. Высоко на дереве висела осветительная ракета, парашют которой запутался в ветвях. Она шипела и искрилась, проливая чистый, резкий, сильный свет на лесную прогалину.
Внутри летнего домика стоял маленький деревянный стул, видный снаружи. Пушка танка нацелилась на маленькую постройку.
– Господин майор? – спросил командир танка, обеспокоенно глядя на него из люка.
Майор Закалве посмотрел на него.
– Огонь, – приказал он.
Глава восьмая
Выпал первый снег, засыпав верхние склоны приютившей город расселины. Снег спускался с серо-коричневого неба и оседал на улицах и зданиях, словно простыня, наброшенная на мертвое тело.
