Многие полагают, что убийцы всегда совершают свои преступления во мраке ночи или в тени, но, сказать по правде, убить человека при свете дня среди сотен потенциальных свидетелей и при этом остаться никем не замеченным совсем нетрудно. Покидая рынок, я проверил, нет ли на моем плаще крови, и убедился, что кинжал надежно спрятан. До порта мы добрались без приключений. Обычная картина: хозяин со своим рабом спешит по заполненным народом улицам, где толпятся продавцы и покупатели. Когда мы пришли в порт, на причалах и в складах кипела деловая активность, небольшие лодки и более крупные корабли то и дело входили и выплывали из переполненной гавани. Городская жизнь протекала как обычно, а мы казались всего лишь двумя никому не нужными обывателями, спешащими по своим делам. Я подавлял желание то и дело оглядываться назад, так как не хотел привлекать к себе излишнего внимания, но меня все точило сомнение, не арестуют ли нас прямо сейчас. К моему огромному облегчению, мы благополучно добрались до рыбачьей лодки, которая привезла нас в Фурии и оставалась пришвартованной к причалу, дожидаясь нашего возвращения. При свете дня она выглядела еще более отвратительно, чем мне показалось вчера: палуба была усеяна рыбьими головами, засыпана рыбьей чешуей и залита чем-то очень похожим на кровь. Я спускался по ступеням к лодке, содрогаясь от мерзкого запаха.
Как только мы уселись в лодку, капитан потребовал остальные деньги, но в ответ услышал от Домита резкий отказ, причем в весьма определенных выражениях, а тот еще и добавил, что деньги он получит, только когда доставит нас на берег, откуда вчера нас забрал. Капитан поворчал и скорчил гримасу на своем отмеченном оспой лице, но, как и следовало ожидать, уступил, и через минуту его команда развернула грязный коричневый парус и начала грести к выходу из гавани, минуя боевые корабли и разнообразные грузовые суда, плывущие нам навстречу. Глядя на этот кипящий жизнью человеческий улей, я усомнился, что наша не слишком активная осада возымела хоть какое-то воздействие на горожан. Мы, конечно, захватили серебряные копи, но я сомневался, что они долго будут оставаться в наших руках, поскольку с наступлением весны наше войско снимется с лагеря и пойдет на север. День выдался теплый, с моря дул легкий и приятный бриз, а от мерного покачивания лодки, идущей по спокойному морю, глаза сами собой закрывались и слипались. Недосып нынче ночью и возбуждение от того, что я отправил-таки Марка Аристия в подземный мир, начали сказываться: я вдруг почувствовал, что жутко устал. Я уплывал в сон, но тут внезапно был грубо разбужен потоком морской воды. Я вздрогнул и проснулся и яростно уставился на капитана, который с гнусной ухмылкой на лице стоял надо мной, держа в руке пустое кожаное ведро.
– Тебе бы следовало от него избавиться, – сказал он Домиту. – От ленивого раба никакого проку. Если позволишь, я выброшу его за борт.
Домит встал, забрал у капитана ведро и швырнул его на палубу.
– Я сам накажу своего раба. Тогда, когда сочту это нужным я, а не кто-то другой.
Капитан хмыкнул и сплюнул за борт.
– Как хочешь. Но я-то вижу, что это упрямый малый. Тебе бы стоило чаще пускать в ход свою трость.
Я раздумывал, не распороть ли глотку и капитану, но потом решил, что это не слишком большая беда – выслушивать его издевательства и при этом молчать. В любом случае я не умею управлять лодкой, да и Домит, думаю, не имеет никакого опыта судовождения. Последняя часть перехода ознаменовалась еще и тем, что мне пришлось терпеть, когда двое членов команды стали кидаться в меня рыбьими головами – просто для развлечения, от нечего делать, поскольку ветер начал усиливаться и лодка шла теперь под одним парусом. Я не снимал с головы капюшон и держал лицо опущенным, а они все продолжали надо мной измываться. Домит криво улыбался, пока все это продолжалось, а когда я уже решил, что не в силах больше это терпеть и пора бы их всех убить, капитан велел им прекратить свои забавы и заняться парусом, поскольку мы уже подходили к берегу. Парус спустили, капитан сбросил небольшой ржавый якорь в сотне метров от береговой линии и заявил, что ближе подходить не станет.
– Там на берегу огромные толпы рабов, – сказал он. Но вчера вечером он этого не опасался. Я заподозрил, что настоящая причина его отказа состояла в том, что он желал еще раз увидеть мое унижение, когда спрыгнул в воду и вброд побрел к берегу с Домитом, уже заплатившим ему остальные деньги, сидящим у меня на плечах, как и полагается моему «хозяину». Я прямо-таки кипел от ярости, когда он наконец спрыгнул на песок и на прощанье помахал капитану гнусного суденышка.
– Извини за все это, господин, – сказал он мне. – Не стоило из-за нескольких слов раскрывать наше истинное лицо.
– Я всерьез подумывал всех их перебить.
Он улыбнулся:
– Ну, тебе, по крайней мере, совсем недолго пришлось это терпеть. А представь себе, как это гнусно – всю жизнь прожить рабом, до самой смерти.
– Я бы предпочел смерть.
– А у вас в Парфии есть рабы? – спросил он.
– Да.
– Ну, значит, между Римом и Парфией никакой разницы.
Мы пошли обратно в лагерь, до которого было несколько миль.
– Разница есть, да еще какая! – раздраженно возразил я, но, сказать по правде, никакой разницы и впрямь не было, во всяком случае, для рабов. Мне просто не нравилось, когда мне напоминали об этом или о том, что мой отец продал римских легионеров, взятых в плен при Зевгме несколько месяцев назад. Как они там теперь? Живы ли?
– Я не хотел тебя обидеть, господин, – сказал Домит.
Я поднял руку, давая понять, что принимаю его извинения, но сам продолжал думать о рабах в царском дворце в Хатре. Их там десятки, и каждый из них – человек, личность со своими надеждами и страхами. Даже Гафарн был рабом. Ну, по крайней мере, теперь он свободен. Эта мысль немного меня подбодрила, пока мы с Домитом добирались до лагеря. Я пригласил его вечером поужинать со мной, и он, кажется, обрадовался приглашению. У себя в палатке я набросал короткую записку Спартаку и попросил Домита занести ее по пути. Я также предложил ему взять коня из конюшни, которую мы построили посреди лагеря, но он отказался.
– Не умею я верхом, господин. Никогда не стремился попасть в конницу. Предпочитаю драться, стоя на собственных ногах.
– А не мешало бы научиться. Поговори с Гафарном, он даст тебе несколько уроков. Это небесполезное умение.
Когда он ушел, я заседлал Рема и поехал в поле, где упражнялись лучники. Там я нашел Галлию и ее женщин, а также Гафарна – все они отрабатывали свое мастерство. Они перестали стрелять, когда меня увидели, и Галлия бросилась ко мне и обняла, но тут же отпрянула, когда потянулась меня поцеловать.
– Как гадко от тебя пахнет! Надо было вымыться!
– Может быть, тебе понравится мыться вместе со мной? – предложил я, но она скорчила гримасу и оттолкнула меня.
– Я рада, что ты вернулся невредимым, но твою одежду следует сжечь.
Подошел Гафарн и тоже отпрянул, учуяв запах.
