Жесткость экономики «наделения»
Повышение роли правительства в США совпало и, без сомнения, стало причиной жесткости рынка. Конкурентная гибкость является необходимой характеристикой растущей инновационной экономики, и нам рукой подать до ее утраты. В соответствии с данными Всемирного экономического форума, с 2008 г. мы опустились в рейтинге конкурентоспособности с первого места на пятое. Инновационный импульс прошлых поколений по-прежнему ощущается в крупных секторах нашей экономики, но мы все больше проедаем посевное зерно прошлых лет, и если не изменить тенденцию к повышению роли правительства, то нам не видать больше звания неоспоримого мирового экономического лидера.
Гегемония США была очевидна для меня более двух десятков лет31, когда я работал в правительстве и когда наша страна, бесспорно, еще являлась «особой нацией». Этот статус был наиболее заметен на международных встречах в МВФ, ОЭСР и саммитах министров финансов и центральных банков в Базеле, да и в любой другой точке мира. В последние годы эта гегемония, если смотреть на участие представителей США в разных встречах, в значительной мере утратилась. Вместе с тем явного наследника на роль «особой нации» нет. Я верю, что мы способны вернуть себе роль лидера, если, конечно, прекратим проводить политику саморазрушения. Я остановлюсь на этом в оставшихся главах.
Глава 12
Китай
Китай стал одним из образов выдающегося успеха в современной экономической истории. Реформы, начатые в 1978 г. Дэн Сяопином
[12]
, позволили образованной рабочей силе воспользоваться возможностями новой, частично децентрализованной экономики. В последующие годы Китай успешно заимствовал сложные технологии развитых стран, которые намного превосходили все, с чем он имел дело до этого. Страна приобрела статус крупнейшего глобального производителя и сборщика промышленных товаров.
Рост на основе использования технологий развитого мира был феноменальным. На протяжении 30 лет с 1982 по 2012 г. реальный ВВП на душу населения рос в Китае на 9,1 % в год, в то время как в США этот показатель составлял всего 1,9 %. Как следствие, разрыв между уровнями ВВП на душу населения в первой и второй крупнейших экономических державах мира резко сократился.
Китаю даже удалось без ущерба перенести сокрушительный азиатский финансовый кризис 1997–1998 гг. Его последствия были настолько серьезными, что валюты Таиланда, Филиппин, Малайзии и Южной Кореи обесценились на 34–40 %. Курс индонезийской валюты упал в два раза сильнее. Эта эпидемия, однако, не затронула Китай, юань стабильно держался на уровне 8,3 к доллару на протяжении всего кризиса. В то же время Китай значительно проигрывал в конкуренции другим экспортерам из Восточной Азии. Дефицит валютных резервов в регионе во время кризиса, несомненно, стал фактором, стимулировавшим накопление резервов впоследствии.
Я помню дискуссии середины 1990-х гг. с Чжу Жунцзы, в то время вице-премьером (и руководителем центрального банка), а потом премьером в период правления Цзян Цзэминя (1993–2003). Предсказания Чжу в отношении достижений Китая в сфере экономики и финансов оказались на удивление точными
[13]
. Нынешний председатель Народного банка Китая Чжоу Сяочуань высказывается в том же духе, что и Чжу два десятилетия назад.
Вместе с тем возможности, связанные с заимствованной производительностью, в значительной мере уже использованы. Без резкого повышения собственной инновационности возможностей для развития остается все меньше. Хотя Китай добился очень высокой производительности, его политика по-прежнему сдерживает инновации. Как отмечалось в главе 8, по данным Thomson Reuters за 2013 г., из 100 наиболее инновационных компаний в мире 45 являлись американскими, а китайских не было ни одной. Аналогичные результаты публиковались в 2011 и 2012 г. Кроме того, потенциал все еще огромной неиспользованной дешевой рабочей силы в Китае снижается. Точнее говоря, там по-прежнему имеются большие трудовые ресурсы, но в центральной и западной частях Китая. Свободных трудовых ресурсов в более интенсивно развивающихся восточных провинциях не так уж и много. В результате, с учетом ограниченного потенциала развития, темпы роста производительности должны замедлиться, как и темпы роста ВВП.
По мере распространения технологий развитого мира в экономике Китая конкурентное давление поднимает уровни реальной заработной платы. Неизбежным последствием повышения реальной стоимости рабочей силы является вытеснение низкооплачиваемых рабочих мест в такие страны, как Бангладеш, Вьетнам и Камбоджа. Китай уже не один год борется с этой тенденцией, занижая курс юаня по сравнению с долгосрочным равновесным рыночным уровнем. Это на время нейтрализует повышение стоимости и поддерживает рост занятости. Когда марксистская идеология перестает служить источником политической стабильности, быстрый экономический рост превращается в политический императив.
Сдерживание курса юаня требует его продажи за доллары. Накопление долларовых активов, являющееся в значительной мере результатом подавления юаня, привело к тому, что денежные запасы по состоянию на 31 марта 2014 г. составили без малого $4 трлн (в долларовом эквиваленте). Как видно в примере 12.1, между обменным курсом юаня и размером резервов Китая существует высокая отрицательная корреляция.
Судя по росту валютных активов Китая, сдерживание юаня стало значительным в 2000 г. Рост юаня начал ускоряться в 2006 г. и, за исключением кризиса 2008 г., он последовательно укреплялся по отношению к доллару вплоть до конца 2013 г. Обратная корреляция особенно заметна в период с середины 2012 г. до начала 2014 г., когда юань был привязан официальными интервенциями к нижней границе его торгового диапазона. Китайскому правительству пришлось наращивать объемы покупки иностранной валюты, чтобы держать юань под контролем.
С октября 2007 г. до октября 2012 г. обменный курс был сравнительно стабильным, как и темпы роста валютных резервов. Однако с октября 2012 г. и до конца 2013 г. объемы покупки валюты были значительно повышены для ограничения роста юаня. Впрочем, в первой половине 2014 г. юань неожиданно ослабел, впервые за многие годы. Ослабление, похоже, стало результатом действия рыночных сил, а не правительственной политики. В момент работы над этой главой не было ясно, чем обусловлено это ослабление — снижением темпов экономического роста или чем-то другим.
Теневой банковский сектор
Китайские финансы в последние годы переняли некоторые наиболее спекулятивные аспекты практики развитых рынков. Цены на недвижимость, как жилую, так и нежилую, росли в среднем на 9 % в год с 1999 г. Доля теневого банкинга и различных форм заимствования в ВВП резко выросла с 15 % в 2008 г. до 60 % с лишним в 2013 г. В целом за это время китайский долг увеличился со 175 % ВВП до 240 % ВВП
[14]
. Ясно, что такие темпы роста нельзя считать устойчивыми. Официальным властям не удается сдержать рост долга, особенно долгового финансирования расходов местных правительств на недвижимость.
