Эти соображения я высказал на заседании правительства в августе, наглядно продемонстрировав на диаграммах сходство динамики нынешнего восстановления и прошлых выходов из кризиса. «Как видите, модель довольно проста: подъем — затишье, подъем — затишье, — резюмировал я. - Сейчас мы как раз наблюдаем период затишья. Но в целом экономика развивается вполне устойчиво, и никаких признаков грядущего ухудшения нет». Критики президента с жадностью ухватились за эту реплику, которую передал журналистам пресс-секретарь Рон Нессен. По их мнению, слово «затишье» в устах представителя администрации означало не что иное, как «провал».
Почти забытые политические дебаты начала 1975 года вспыхнули с новой силой. На Форда опять стали давить, причем не только со стороны конгресса, но и со стороны его собственной предвыборной команды - ему настойчиво предлагали отказаться от идеи постепенного и стабильного роста и вернуться к государственному стимулированию экономики. В октябре 1976 года в ходе очередной дискуссии обозреватель Джозеф Крафт напрямую спросил: «Господин президент, сейчас страна переживает период экономического затишья, как выражаются ваши советники. Думаю, что для большинства американцев эта обтекаемая формулировка ассоциируется с низкими темпами роста, безработицей, беспросветным застоем, снижением реальной заработной платы, сокращением прибылей и увольнениями. Не кажется ли вам, что этот перечень довольно неутешителен и что ответственность в основном лежит на вашей администрации?» Форд мужественно отстаивал справедливость своего политического курса, и история подтвердила его правоту: экономический рост вскоре ускорился и оставался высоким на протяжении целого года. Однако к тому моменту, когда это стало очевидным, президентские выборы были уже позади. Форд проиграл Джимми Картеру с небольшим отрывом в пределах каких-нибудь полутора миллионов голосов. Много лет спустя Генри Киссинджер время от времени подтрунивал надо мной: «Ты оказался совершенно прав насчет затишья. Обидно только, что это затишье совпало с президентскими выборами».
Двадцатого января 1977 года Джимми Картер был торжественно введен в должность и стал 39-м президентом США. В тот момент, когда он произносил слова присяги перед зданием Капитолия, я находился в салоне самолета, уносившего меня в Нью-Йорк.
4. ЧАСТНОЕ ЛИЦО
Проигрывать всегда нелегко. И все же я радовался возвращению в Нью-Йорк. Услуги компании Townsend-Greenspan были востребованы как никогда. Передо мной гостеприимно распахивались двери, и я принимал столько интересных предложений, сколько успевал. Я возобновил сотрудничество с советом экономистов журнала Time и группой экспертов по экономической деятельности Брукингского института, где работали такие личности, как Уолтер Хеллер, Мартин Фельдстейн, Джордж Перри и Артур Оукен. Я больше выступал на публике и не реже двух-трех раз в месяц встречался с представителями компаний и организаций, чтобы обсудить их деятельность и перспективы экономики.
Компании стали предлагать мне должность директора. Я вошел в состав совета директоров Alcoa, Mobil, JPMorgan. General Foods, Capital Cities/ABC и других гигантов. Люди стремятся попасть в правление компаний из списка Fortune 500 по разным причинам. Для меня положение директора было интересным прежде всего тем, что позволяло изучить экономическую сторону производства многих известных продуктов. Взять, к примеру, взбитые сливки Cool Whip и кукурузные хлопья Post Toasties: до получения должности директора General Foods я и понятия не имел, как работает компания, выпускающая готовые к употреблению продукты.
Компании Townsend-Greenspan приходилось анализировать рынки пшеницы, кукурузы и сои, но она никогда не сталкивалась с продуктами, которые можно увидеть в рекламных роликах и на полках супермаркетов. Например. General Foods принадлежал бренд Maxwell House — самый популярный кофе в те дни, когда Starbucks еще не покорил сердца покупателей. К своему удивлению, я узнал (хотя это выглядело вполне логичным), что с Maxwell House конкурировали производители не только кофе, но и газировки, и пива — все они вели борьбу за желудки американцев. Кроме того, в General Foods я прикоснулся к истории — компания бережно хранила память о своей создательнице Марджори Мерриуэдер Пост. Ей было всего 27, когда умер ее отец и оставил Марджори семейный бизнес, компанию Postum Cereal Company. С помощью своего второго мужа (всего их у нее было четыре), финансиста Эдварда Хаттона с Уолл-стрит, Марджори преобразовала Postum в компанию General Foods, Госпожа Пост скончалась всего за несколько лет до моего появления в совете директоров, но ее единственная с Хаттоном дочь, актриса Дина Меррилл, активно участвовала в делах компании.
Несмотря на многолетний опыт изучения экономики бизнеса, я порой с трудом мог себе представить, насколько огромны были некоторые из мегакорпораций. Компания Mobil, выручка которой в 1977 году достигла $26 млрд, занимала пятую строчку в списке Fortune 500 и осуществляла проекты по всему миру — в Северном море, на Ближнем Востоке, в Австралии, в Нигерии. Помню, как на своем первом официальном ужине с другими директорами я произнес тост, юмор которого мог оценить только экономист: «Здесь я чувствую себя как дома. По своим масштабам Mobil не уступает правительству США — в ее финансовой отчетности число 0,1 означает $100 млн».
Из всех организаций, в которых я работал в качестве директора, самой интересной для меня была JPMorgan. Под контролем этого холдинга находился банк Morgan Guaranty, считавшийся в те годы едва ли не самым крупным в мире, Совет директоров JPMorgan был собранием американской деловой элиты — в него входили Фрэнк Кэри из IBM. Уолтер Фэллон из Eastman Kodak. Джон Дорранс из Campbell’s Soup, Льюис Фой из Bethlehem Steel... и ваш покорный слуга. Заседания совета проходили на Уолл-стрит, 23, в доме, который построил Джон Морган в те времена, когда он безраздельно властвовал над американским финансовым миром. На фасаде похожего на крепость здания еще сохранились выбоины от взрыва, прогремевшего в 1 920 году, когда в разгар рабочего дня перед резиденцией банка взлетел на воздух конный фургон с динамитом и шрапнелью. В результате террористической акции десятки людей погибли и получили ранения. Предположительно взрыв подготовили и совершили анархисты, но установить достоверную картину трагедии так и не удалось. Внутреннее убранство «дома Моргана» осталось без изменений — все те же высокие потолки, все те же бюро с выдвижными крышками. Впервые попав в зал заседаний, я невольно почувствовал некоторую робость. Над огромным столом висел портрет Джона Моргана, и, когда я поднимал глаза, великий финансист смотрел прямо на меня.
Неискушенный обыватель мог подумать, что во главе JPMorgan стоят люди аристократического происхождения. На самом же деле бизнесом управляли профессионалы. Ярким примером был Деннис Уэдерстоун, который в 1980-е годы стал генеральным директором JPMorgan. Деннис не заканчивал университетов и начал карьеру сразу по окончании политехнического колледжа в качестве трейдера лондонского филиала. Его успех вряд ли можно объяснить связями, которых у него и в помине не было.
Работа в совете директоров JPMorgan давала прекрасную возможность познакомиться изнутри с международными финансами. Меня, например, удивило то, что банк стабильно демонстрировал прибыль по валютным операциям. Я прекрасно знал, насколько непредсказуемы валютные рынки. вследствие чего прогнозировать курсы основных валют — все равно что прогнозировать результат подбрасывания монеты. В конце концов я не выдержал и напрямую обратился к руководству: «Послушайте, господа, но ведь все исследования утверждают, что постоянно получать прибыль от валютных операций невозможно!»
