Я знал, что раскачиваться и вправду некогда — вскоре Федеральной резервной системе предстояло принять ряд серьезных решений. Экономический подъем эпохи Рейгана продолжался уже четвертый год, и хотя экономика процветала, в ней явственно обозначились признаки неблагополучия. С начала года, когда промышленный индекс Dow Jones впервые в истории перевалил за 2000 пунктов, фондовый рынок вырос более чем на 40% и превышал 2700 пунктов. На Уолл-стрит не утихала спекулятивная лихорадка. Примерно такая же ситуация наблюдалась и в секторе коммерческой недвижимости.
Между тем общеэкономические показатели были далеки от обнадеживающих На фоне огромного бюджетного дефицита внутренний государственный долг за время правления Рейгана увеличился почти втрое, с $700 млрд до $2 трлн. Курс доллара падал, а в обществе усиливалось беспокойство по поводу потери нашего конкурентного преимущества — в прессе муссировалась тема «японской угрозы». Потребительские цены, которые в 1986 году повысились всего на 1.9%. в первые дни моего пребывания в должности росли вдвое быстрее. Конечно, инфляция на уровне 3,6% была несравнима с кошмаром 1970-х годов, память о котором еще не стерлась. Однако, как показывает практика, если темпы инфляции начали расти, то они будут расти и дальше. Мы оказались перед угрозой утраты всех достижений, которые были завоеваны в эпоху Пола Волкера и дорого обошлись нам.
Безусловно, ФРС не могла в одиночку решить все экономические проблемы. Однако и сидеть сложа руки тоже было нельзя. Мне представлялось разумным повысить ставки, но ФРС не делала этого уже целых три года, и пойти на такой шаг сейчас было непросто. Любое изменение ставок может вызвать сумятицу на рынках. Особенно рискованно ужесточать монетарную политику в период активного роста фондового рынка — это может подорвать уверенность инвесторов и в случае серьезной паники спровоцировать резкий экономический спад.
Несмотря на мои дружеские отношения со многими членами Комитета, я не питал иллюзий по поводу того, что «без году неделя» председатель может прийти на заседание и без труда убедить всех присутствующих проголосовать за рискованное решение. Поэтому я не предлагал повышать ставку, а просто слушал, что говорят другие. Все 18 членов Комитета
[12]
были опытными, прошедшими огонь и воду банковскими работниками и экономистами. и по мере того, как они давали оценку ситуации, становилось ясно, что их тоже беспокоит происходящее. Вечно угрюмый Джерри Корриган, президент Федерального резервного банка Нью-Йорка, высказался за повышение ставок. Президент Федерального резервного банка Сан-Франциско Боб Парри сообщил, что в его регионе наблюдается устойчивый экономический рост, преобладают оптимистические настроения и практически отсутствует безработица, т.е. налицо все основания опасаться всплеска инфляции. Сай Кин из Чикаго согласился с ним, добавив, что заводы Среднего Запада работают почти на полную мощность и что даже сельскохозяйственные прогнозы вселяют оптимизм. Том Мелзер, возглавлявший Федеральный резервный банк Сент-Луиса, сказал, что в его регионе даже обувные фабрики загружены на 100%. Боб Форрестал из Атланты красочно описал, насколько его сотрудников удивили необычно высокие показатели занятости даже в наиболее отсталых районах Юга. В общем, как мне показалось, после этого заседания все разошлись в уверенности, что вскоре ФРС придется повысить ставки.
Следующая возможность вернуться к этому вопросу представилась через две недели, 4 сентября, на заседании Совета управляющих. Совет оперировал другим инструментом денежно-кредитной политики — учетной ставкой, по которой ФРС кредитует депозитные учреждения. Как правило, ее движение в точности повторяет динамику ставки по федеральным фондам. В течение нескольких дней перед заседанием я бродил по коридору, отлавливая управляющих в их кабинетах и пытаясь привести всех к единому мнению. На заседании мы довольно быстро перешли к голосованию, в ходе которого управляющие единогласно одобрили повышение ставки с 5,5 до 6%.
Чтобы снизить инфляционное давление, мы стремились остудить перегретую экономику, увеличивая стоимость заимствования. Предсказать реакцию рынков на подобные действия практически невозможно, особенно когда инвесторы охвачены спекулятивной лихорадкой. В этой связи мне невольно приходила на память статья, в которой выразительно описывались переживания ученых-физиков во время испытания первой атомной бомбы на полигоне Аламогордо, Начнется ли цепная реакция? Пойдет ли процесс так. как ожидалось? Не выйдет ли цепная реакция из-под контроля и не загорится ли атмосфера Земли? После заседания мне нужно было лететь в Нью-Йорк, а оттуда в ближайшие выходные — в Швейцарию, где я впервые должен был принять участие в совещании руководителей центральных банков десяти ведущих промышленно развитых стран. В ФРС надеялись, что ключевые рынки (фондовый, фьючерсный, валютный и долговой} спокойно воспримут изменение ставки — разве что акции немного подешевеют, а доллар укрепится. Время от времени я звонил на работу. чтобы узнать, как ведут себя рынки.
В тот день небо над нами не загорелось. Акции слегка упали в цене, а банки повысили базовые кредитные ставки в соответствии с нашим изменением. Как мы и рассчитывали, финансовый мир понял, что ФРС начала принимать меры по сдерживанию инфляции. Самое серьезное последствие лучше всего отразил, пожалуй, заголовок New York Times: «Уоллстрит обеспокоена повышением ставок». Я вздохнул с облегчением, получив сообщение от Пола Волкера, Уж он-то знал, каково мне сейчас приходится. «Мои поздравления, — писал он. — Теперь вы настоящий руководитель центрального банка».
И все же нельзя было думать, что все наши трудности позади. Симптомы неблагополучия в экономике продолжали усиливаться. Замедление роста и ослабление доллара вызвали нервозность на Уолл-стрит на фоне опасений индивидуальных и институциональных инвесторов потерять многомиллиардные вложения в спекулятивные сделки. В начале октября эти опасения стали почти паническими. В первую неделю месяца рынок акций откатился на 6%. а на следующей неделе — еще на 12%. Самый значительный спад произошел в пятницу, 16 октября, когда индекс Dow Jones потерял 108 пунктов. С конца сентября только на фондовом рынке «улетучилось» около $500 млрд бумажной прибыли, что уж говорить о валютном и прочих рынках! Падение было настолько стремительным, что журнал Time на той неделе посвятил фондовому рынку целых две страницы под заголовком «Октябрьское избиение на Уолл-стрит».
Я знал, что с исторической точки зрения эта «коррекция» была далеко не самой значительной. Рыночный спад 1970 года в пропорциональном отношении был вдвое сильнее, а Великая депрессия лишила рынок 80% стоимости. Однако на фоне плачевных результатов недели все в тревоге ожидали, что принесет нам открытие рынков в ближайший понедельник.
В понедельник я собирался лететь дневным рейсом в Даллас, где на вторник было запланировано мое выступление перед съездом Ассоциации американских банкиров — первое публичное выступление в качестве председателя ФРС. Утром на совещании Совета управляющих было решено, что мое присутствие в Далласе необходимо для сдерживания панических настроений. Б то утро рынки открылись падением, и к моменту моего отъезда оно было ужасным — более 200 пунктов* В самолете не было телефона, и по прилете я первым делом спросил у одного из встречавших меня сотрудников Федерального резервного банка Далласа: «Что с фондовым рынком?»
