Интернет-бум стал неотъемлемой частью выпусков новостей не только на традиционных каналах (я их преданный зритель благодаря Андреа), но и на CNBC и других недавно появившихся кабельных телеканалах, предназначенных для предпринимателей и инвесторов. На воскресных трансляциях игр Суперкубка 2000 года половину тридцатисекундных рекламных пауз (стоимостью $2.2 млн каждая) приобрели 17 новых интернет-компаний — тряпичная собачка Pets.com появлялась на экране наряду с лошадью-тяжеловозом Budweiser.
Да я и сам стал настоящей поп-звездой, не хуже тряпичной собачки. Канал CNBC изобрел так называемый «портфельный индикатор»: когда я приходил в ФРС утром перед очередным заседанием Комитета по операциям на открытом рынке, за мной следовали телевизионные камеры. Тонкий портфель означал, что я в хорошем настроении и дела в экономике идут неплохо-Набитый под за вязку портфель свидетельствовал о том. что я всю ночь просидел над бумагами и следует ожидать повышения ставок. (На деле «портфельный индикатор» не говорил ни о чем. Толщина моего портфеля зависела исключительно от того, положил я в него свой завтрак или нет.)
На улицах меня останавливали люди и благодарили за свои пенсионные планы 401 (к). Я всегда старался отвечать учтиво, хотя, признаюсь, иногда мне очень хотелось сказать: «Мэм, я не имею никакого отношения к вашему пенсионному плану 401 (к)». Очень неловко чувствуешь себя, когда благодарят за то, чего ты не делал. Андреа, которая то сердилась, то смеялась, завела специальную коробку для фан-атрибутики, где лежали карикатуры, открытки и вырезки с моими выступлениями, футболки с Аланом Гринспеном и даже кукла.
Конечно, я мог при желании избежать такого внимания к моей персоне — от телекамер, скажем, можно было скрыться, приезжая на машине непосредственно в гараж ФРС. Но я привык проходить пешком несколько кварталов до офиса, и, когда журналисты начали следить за «портфельным индикатором», мне не захотелось прятаться. К тому же все это было беззлобным — стоило ли лишать людей забавы?
Жаль, что «портфельный индикатор» не годился для презентации денежно-кредитной политики. Как правило, идеи, которые нужно было озвучить, мы формулировали очень тщательно и редко давали пищу для сенсаций. Но среди репортеров было немало таких, кто мог квалифицированно осветить деятельность ФРС. Несмотря на правило не давать официальных интервью, для серьезных журналистов двери моего кабинета были открыты. Когда ко мне обращались с вопросами по важной теме, я старался выкроить время для встречи и обсуждения. Андреа не преминула заметить, что такая практика больше устраивает представителей печатных изданий, чем тележурналистов, но тут уж я ничего не мог поделать.
Среди всей этой суеты нужно было еще и работать. Осенью нам с Ларри Саммерсом пришлось изрядно потрудиться, чтобы уладить разногласия между Министерством финансов и ФРС. Причиной стало намерение конгресса пересмотреть законодательство, регулирующее финансовую индустрию — деятельность банков, страховых и девелоперских компаний, инвестиционных групп и т.п. Закон о модернизации финансовых услуг, который разрабатывался несколько лет, в конечном итоге заменил Закон Гласса-Стигалла. принятый во времена Великой депрессии и ограничивавший проникновение банков, инвестиционных фирм и страховых компаний на смежные рынки. Банки и другие финансовые компании стремились к диверсификации и хотели иметь возможность предоставлять весь спектр финансовых услуг. В качестве аргументов звучали заявления о том, что отечественные кредитные учреждения уступают иностранным конкурентам, особенно европейским и японским «универсальным банкам», на которые ограничения не распространялись. Я был согласен с тем. что либерализация этих рынков давно стала необходимостью. Министерство финансов через свое Управление контролера денежного обращения курировало все национальные банки. ФРС осуществляла надзор за банковскими холдингами и банками штатов. Принятый сенатом вариант законопроекта предусматривал расширение полномочий ФРС, тогда как вариант палаты представителей отдавал преимущество Министерству финансов. После безуспешных поисков компромисса конгресс сдался и поручил нашим ведомствам до 14 октября решить этот вопрос между собой. Так начались переговоры между представителями ФРС и Министерства финансов.
Не скажу, что это был бой, но и идиллического согласия тоже не наблюдалось. Министерство финансов и Управление контролера считали, что все регулятивные полномочия необходимо передать им, а сотрудники ФРС придерживались диаметрально противоположного мнения. Работая днем и ночью, они согласовали часть вопросов, но к 14 октября решить удалось далеко не все. Страсти накалялись.
Так случилось, что именно на 14 октября был запланирован наш с Ларри традиционный еженедельный завтрак. Поглядев друг на друга, мы сказали: «Проблему надо решать». 8 тот день я пришел к нему в кабинет, и мы закрылись на ключ.
Мы с Ларри во многом похожи: каждый из нас предпочитает аргументировать свою позицию, исходя из принципов и фактов. Жаль, что мы не записали нашу беседу на магнитофон — она определенно подходила для учебников как хрестоматийный пример выработки решения на основе разумного компромисса. Итак, мы уселись и начали разбирать разногласия пункт за пунктом. Время от времени я говорил: «Твои аргументы звучат более убедительно, чем мои» — и тогда очко записывалось Министерству финансов. В других же случаях Ларри соглашался с аргументами ФРС. Через пару часов мы «разделили пирог». Министерство финансов и ФРС представили совместный вариант законопроекта, и в тот же день он ушел на Капитолийский холм, где и был принят. Историки считают Закон о модернизации финансовых услуг поворотной вехой в развитии экономического законодательства, а для меня он всегда останется примером компромисса. который неплохо было бы и воспеть.
В конце того же года экономический бум достиг своего пика: в последних числах декабря индекс NASDAQ почти удвоился по сравнению с декабрем прошлого года (Dow Jones вырос на 20%). Большинство людей, вложивших деньги в акции, чувствовали себя «на коне» и имели на то все основания.
В такой ситуации перед ФРС встал очень интересный вопрос. Где проходит грань между здоровым экономическим бумом и спекулятивным фондовым пузырем, раздувание которого обусловлено не самыми привлекательными свойствами человеческой натуры? Дать ответ нелегко еще и потому, что эти процессы могут развиваться параллельно, как я заметил в одном из выступлений перед Банковским комитетом палаты представителей: «Если мы наблюдаем рост производительности, это еще не означает, что цены акций не завышены».
Мое внимание привлек пример конкурентной борьбы Qwest, Global Crossing, MCI, Level 3 и других телекоммуникационных компаний, стоившей миллиарды долларов. Они, подобно железнодорожным магнатам XIX века, соревновались е расширении, прокладыеая тысячи километров оптоволоконных кабелей. Замечу, что сравнение с железными дорогами — не просто метафора. Компания Qwest, например, прокладывала оптоволоконные сети по старым железнодорожным землеотводам. В этом не было бы ничего плохого (спрос на услуги широкополосного доступа рос в геометрической прогрессии), если бы не один нюанс: каждый из конкурентов старался полностью покрыть своей сетью прогнозируемый спрос. Таким образом, несмотря на создание ценных активов, становилось ясно, что большинство конкурентов неизбежно сойдут с дистанции, их акции упадут, а акционеры лишатся миллиардов долларов.
