Размах экономической деятельности, необходимой для восстановления разрушенной экономической инфраструктуры Германии и наверстывания технологического отставания, возникшего во время войны, обусловил рост ВВП страны. Германское «экономическое чудо» превратило федеративную республику в ведущую экономическую державу мира всего за четыре десятилетия. Среднегодовой темп роста экономики Западной Германии в период с 1 950 по 1 973 год достиг 6%. Средний уровень безработицы держался на минимальном уровне на протяжении 1960-х годов — немыслимый во времена предвоенной депрессии результат. Когда в конце 1 950-х годов я начал заниматься прогнозированием развития американской экономики в целом, Европа воспринималась как группа рынков, на которые мы поставляли продукцию и финансовые ресурсы, а не как страны, с которыми мы конкурируем. Всего несколько десятилетий спустя Европа превратилась в очень серьезного конкурента.
Послевоенная структура американской промышленности и торговли отражала историческую антипатию ко всему большому, истоки которой лежали в обществе мелких фермеров (в определенной мере результат выделения участков на западе страны поселенцам в XIX веке) и малого бизнеса. Банки очень редко имели форму акционерного общества. Государственная компания, конкурирующая с частным сектором, выглядела необычно. Популистские нападки на все крупное, прежде всего на крупный бизнес в лице «трестов», достигли кульминации в 1911 году, когда Верховный суд распустил своим решением Standard Oil.
Традиция неприятия крупного отличала США не только от Германии, но и от Европы в целом. В странах послевоенной Европы значительная часть бизнеса была государственной, что, по определению, предполагало существование крупных отраслевых профсоюзов и ведение переговоров о заработной плате на общенациональном уровне. В Германии представительство профсоюзов в наблюдательных советах было обязательным. Экономика контролировалась крупным бизнесом и крупными профсоюзами. Крупные гак называемые универсальные банки инвестировали в крупные предприятий и кредитовали их. Эта установка на масштабность уходила корнями в картелизацию экономики конца XIX века, которая в определенной мере была следствием военных потребностей.
На протяжении нескольких десятилетий после Второй мировой войны процесс созидательного разрушения в Европе носил в основном «созидательный» характер. Значительную долю работы по «разрушению» старого выполнили бомбежки во время войны. Стресс, присущий капитализму, и потребность в экономических гарантиях на протяжении 1970-х годов были минимальными. Бизнес в Германии развивался очень быстро, даже несмотря на жесткое регулирование и культурные ограничения.
К концу 1970-х годов, однако, немецкое экономическое чудо закончилось. Западная Германия исчерпала обусловленный потребностями восстановительного периода спрос, который подпитывал экономику. Спрос упал, и рост экономики замедлился. Потребность в созидательном разрушении, т.е. в болезненных экономических преобразованиях и перераспределении ресурсов, почти не проявлявшаяся после войны, вдруг стала настоятельной, Многие элементы экономической инфраструктуры, созданные в 1950-х годах, устарели. Компании и работники почувствовали нарастающее напряжение.
Трудовое законодательство, принятое сразу после войны и нацеленное на сохранение рабочих мест, в период высокого спроса на рабочую силу мало кого затрагивало. В годы быстрого экономического роста работодатели стремились набрать как можно больше работников, чтобы справиться с растущим спросом. Их почти не заботили новые связанные с увольнениями обязательные затраты, которые, казалось, вряд ли когда-нибудь появятся. Баланс, однако, стал меняться по мере завершения послевоенного восстановления. Высокая стоимость увольнения очень скоро отбила у работодателей желание нанимать работников. Уровень безработицы в Западной Германии подскочил с 0,4% (1970 год) почти до 7% (1985 год), а затем перевалил за 9% (2005 год). Глобальный циклический подъем, обеспечивший рост экспортно ориентированного сектора, позволил снизить безработицу до 6,4% к весне 2007 года. Однако долгосрочные структурные проблемы — высокая безработица и недостаточная производительность труда — остались. Высокая стоимость увольнения является главным препятствием для найма.
В целом Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) считает высокий уровень оплаты труда и щедрые пособия по безработице факторами повышения уровня безработицы в Западной Европе, который значительно выше аналогичного показателя в США. По данным МВФ, производительность труда в странах EU-15
[39]
в 2005 году составляла лишь 83% от уровня производительности в США. В 1995 году этот показатель превышал 90%. В настоящий момент производительность труда ни в одной из стран ЕС не превышает уровень производительности в США. МВФ объясняет рост разрыва «более медленным внедрением новых технологий, особенно информационных и коммуникационных» в сферах финансов, розничной и оптовой торговли. По мнению МВФ, Европе необходимо понизить барьеры на пути конкуренции.
Последний удар по результатам прежнего экономического роста Западной Германии нанесло фатальное решение конвертировать деноминированные в восточногерманских марках активы в западногерманские в соотношении один к одному в рамках объединения двух Германий. Значительно более низкая производительность труда в Восточной Германии до объединения породила опасения, что восточногерманская промышленность окажется полностью неконкурентоспособной и просто обанкротится. Массового бегства производительной рабочей силы с востока на запад в случае отказа от конвертирования в соотношении один к одному канцлер Гельмут Коль, пожалуй, опасался вполне обоснованно. Так или иначе, промышленность Восточной Германии не могла выжить без финансовой поддержки со стороны Федеративной республики. Помимо прочего, восток получил доступ к щедрым западногерманским социальным гарантиям. С момента объединения социальное обеспечение восточных пенсионеров и безработных поглотило около 4% ВВП Германии, если не больше.
Когда уровень жизни в Восточной Германии поднимется до уровня Западной Германии, полагал канцлер Коль, экономические трудности останутся позади, а отвлечение средств западногерманских налогоплательщиков прекратится. По его мнению, этот процесс мог занять от пяти до десяти лет. Карл Отто Пёль, президент Deutsche Bundesbank, центрального банка Западной Германии, говорил накануне объединения, что опасается очень тяжелых последствий этого шага для Германии. Его слова оказались пророческими.
Французы уникальны в смысле глубины влияния их чувства цивилизованности и истории на экономику. Большинство французов отвергают рыночную конкуренцию, т.е. саму основу капиталистической экономики. К ней относятся как к чему-то нецивилизованному или как к «закону джунглей», если выражаться словами Балладюра. Тем не менее они защищают институты капитализма — верховенство закона и в особенности право собственности, — как и другие развитые страны.
Повседневное функционирование экономики сопровождается ментальным противоречием. Французы публично отрекаются от экономического либерализма открытых рынков и глобализации. В 2005 году президент Жак Ширак прямо заявил, что «ультралиберализм является не меньшей угрозой, чем в свое время коммунизм». При этом во Франции немало первоклассных компаний, которые очень эффективно конкурируют на мировой арене {и получают четыре пятых своей прибыли за рубежом). Именно Франция вместе с Германией сделала первый шаг к превращению Европейского союза в зону свободной торговли, которой в марте 2007 года исполнилось 50 лет. (Конечно, мотивы этого шага нельзя назвать полностью экономическими — в большей степени он был обусловлен стремлением к политической инте-грации континента, который пережил две опустошительные мировые войны всего за треть столетия.) И все та же Франция заблокировала процесс интеграции своим отказом от принятия европейской конституции на референдуме {впрочем, это же сделали и другие страны).
