И когда он возвращается, его принимают с неохотой, в общем, от него уже избавились, его уже похоронили. Если вы думаете, что Березовского исторг из страны Путин, это ошибка. Березовского, в общем, Семья съела еще при Примакове. Все было решено: Березовский сошел с ума. Все было решено в 99-м году, в первой половине. Сошел с ума, никому здесь не нужен, и пусть он сидит себе во Франции, всех достал. И он возвращается, изрыгая какую-то пену, а все думают, что «господи, как он нас всех достал». От Березовского тогда не отказались потому, что совсем уж было отчаянным положение. Он начинает посередь упадка создавать некую энергию, подъемную силу. И все на него смотрят, никто ему не верит ни минуты, потому, ну, такую ерунду говорить-то: «Мы всех отымеем!» – ну, что это значит, а дальше что?
Стиль работы Березовского был неповторимым и античеловеческим. Никто вообще не понимал, как он не спит по три недели. Но он спал урывками по десять минут в машине. Если была возможность. Потому что и в машине шли переговоры. Он звонил мне с криком: «Ты можешь немедленно приехать на Сокол, я буду нестись из Шереметьева. Ты приедешь на Сокол, по пути от Сокола до Кремля я могу с тобой говорить. Время расписано по секундам, от Сокола до Кремля, мне нужен совет». Я приезжал на Сокол на своей машине, кортеж Березовского меня подхватывал, и потом меня одна из машин охраны снова отвозила назад на Сокол. И у него вот так были все люди, по пять минут, по семь, по десять минут, все это носилось, неслось. Этот безумный черный его «Мерседес», номер 018. Все это неслось, неслось куда-то. – «Мы всех отымеем!» А я говорю: «Боря, нас всех повесят». – «Сережа, ты не веришь в победу?» Я говорю: «Борь, я не то что не верю, я точно знаю, чем дело кончится. Притом, – говорю, – неловко, что вешать будут в декабре, хотелось бы, чтобы сейчас уже, по погоде. Они растопчут нас. Ни одного шанса у нас победить нет, и когда нас растопчут, то тебя повесят номером один или два, а я буду повешен номером пять, когда начнут вешать на лобном месте». Он смотрел на меня, злился страшно и говорил: «Если ты так говоришь – сиди на даче! Сиди на даче! Тебя не тронут, сиди на даче. Ты хочешь умыть руки?» Я ему говорю: «Нет, Борь. Ты не понял. Я выбираю смерть. Типа, как самурай при возможности выбора всегда выбирает смерть. Но перед смертью я погуляю. Я показакую напоследок». Возможно, вам покажется интересной подробность о том, что я не работал в то время на телевидении, меня выгнали еще в марте.
На этом фоне гибельной решимости, на этом фоне полной безнадеги и ощущения неминуемого поражения возникает фигура Путина. Главное его качество тогда в пересказе людей, принимавших решение, – он не сдаст. Он, если с ним договориться, не сдаст. А это почти главное – но не самое главное. Самое главное – победить, неизвестно как и неизвестно почему.
И вот в конце августа придумывается движение «Единство», которому потом суждено победить 12‑го. Представляете себе цейтнот, представляете себе время! Значит, движение «Единство», которое победит 12 декабря, придумывается, высасывается из пальца. В конце августа, в условиях, когда все до одного губернатора, все – внимание, это очень важно понимать – работают с Лужковым, Примаковым, делят портфели, и уже давно все поставили крест на Ельцине и на Кремле.
«Срочно, вы можете срочно приехать?» – мне звонит помощник Березовского. Я говорю: «Что, где он?» – «Он в госпитале Вишневского». А госпиталь Вишневского рядом со мной, недалеко. «Хорошо». Он лежит в инфекционке. Он лежит с гепатитом, который обрел на полях личной жизни. И он горячечный, и он весь желтый, и белки глазные желтые. И вот я иду и встречаю сцену: на какой-то лавочке, такой грубой, солдатской лавочке сидит Миша Леонтьев, известный публицист, он сейчас пресс-секретарь в Роснефти. Он сидит на низенькой-низенькой крошечной лавочке и пишет, пишет, пишет… Пишет быстро, с какой-то невероятной скоростью. Это конец августа 99-го года. Я говорю: «Мигель, чего делаешь?» Он говорит: «Вот, пишу программу». Оказалось: он пишет программу партии «Единство». Миша Леонтьев писал программу партии «Единство», мусоля карандаш, глядя в небо, в потолок вот этого госпиталя, на лавочке. Захожу дальше, в приемную генеральской палаты, – сидит Игорь Шабдурасулов, который тогда руководил Первым каналом, а позже был первым заместителем руководителя администрации президента Ельцина всю осень 99-го года. Он говорит по телефону, он даже не отвлекается на меня, а все ласково и вкрадчиво кого-то убеждает. И дальше в генеральской палате возлежит Борис Абрамович Березовский. «Я придумал, «Единство»! Медведь! Тебе нравится медведь?» – кричит мне навстречу Борис Абрамович. Я говорю: «Борь, тебе капельницу поменять?» А я относился к этому, как к «псих-ля-ля», ну, идиоты как бы все. Мы проиграем, и все прекрасно. А я нигде не работаю, меня же выгнали перед этим, как мне сказали: по требованию Примакова. Внимание: документов нет, безусловно, но мне сообщили – по требованию Примакова. Хорошо. Я нигде не работаю, дурачком хожу. При этом только что закончено уголовное преследование меня по делу об уклонении от уплаты налогов. Было уголовное преследование, допрашивали всех моих друзей, знакомых, как я праздную дни рождения, какая у меня в доме обстановка. Налоговая полиция города Москвы тогда вела это уголовное дело против меня, которое было прекращено после отставки Примакова. Прекращено дело против меня было анекдотически. Я вспоминаю это неизменно со смехом. Меня в налоговую полицию вызвали, сказали: «Думали, что у вас нет детей, а оказалось, что есть. Раз у вас есть дети, то, соответственно, мы вам должны, Российская Федерация вам должна, вы переплатили налоги, Сергей Леонидович». Я говорю: «Как же вы шесть месяцев меня допрашивали, шесть месяцев моих друзей допрашивали?» Они говорят: «Ну, мы не знали, что у вас есть дети, простите». Я говорю: «Так это – первое, с чего следовало начать». Они говорят: «Сергей Леонидович, зачем уж сейчас слова-то тратить? Идите уж, идите». Я говорю: «Ну, прекрасно. Хорошо».
И вот Шабдурасулов всех обзванивает, а Боря кричит: «Мы всех отымеем! Ты не веришь в наше дело!» Я говорю: «Борь, я очень прошу тебя понять: я не верю в ваше дело. Но я не ухожу из дела, я просто говорю: я не верю в ваше дело, что не верю и давай его делать. Все, больше ничего». – «Хорошо, – он говорит. – Мы придумали «Единство» и «Медведь». Найди мне бабу третьей в список, первый будет Шойгу, второго сейчас спортсмена придумаем, третья должна быть баба. Придумай бабу. Ну, как, тебе нравится?» – спрашивает. Я: «Полное говно». И в этом смысле я, должен сказать, первохулитель, я очень дорожу этим званием, я первохулитель партии «Единая Россия», то есть никто до меня ее не критиковал. Мне кажется, что где-то в Уставе на последней странице следовало бы разместить маленькую заметочку обо мне.
Березовский говорит: «Нет, мы сделаем!» Я говорю: «Ничего вы не успеете сделать». – «Миша Леонтьев пишет программу», – кричит Боря. Я говорю: «Ну и что?» – «Игорь Шабдурасулов сейчас всех обзванивает губернаторов». Я говорю: «Губернаторы вас давно предали, губернаторы не будут с вами работать. Борь, прекратите эту историю». – «Нет». Я говорю: «Послушай, что Игорь просит». А Игорь в то время звонил губернаторам, которые отдали себя или всех своих лучших замов в «Отечество» или во «Всю Россию». Он просил, чтобы они дали комнатку, где хранят швабры, у пожарной лестницы, и посадили самого замухрышечку-чиновничка в виде представителя движения «Единство». А губернаторы отвечали уклончиво-негативно, а Игорь их уговаривал, тяжело уговаривал.
