Что такое — законсервировать нынешний развал? Это значит, что взрывы как гремели, так и будут греметь. В 2004-м, после теракта на «Автозаводской», казалось, что подземный ужас ушел навсегда. А он вернулся. Пожары как полыхали, так и будут полыхать. В 2002-м, глотнув свежего воздуха после жизни в дыму, москвичи решили, что огненный смог не вернется. А он снова в Москве. Корабли будут тонуть, самолеты падать, здания рушиться.
Разумеется, руководители страны не хотят трагедий. Но если оставить все как есть, трагедии будут повторяться. Потому что сохранятся условия, их порождающие.
Понятно, проблемы и беды, с которыми сталкиваются простые смертные, лично «национального лидера» не касаются. Если он и выезжает на встречи с пострадавшими, то в машине с климат-контролем и с бесчисленными степенями защиты.
Вспоминается анекдот советских еще времен: «Наш лозунг — «Все для блага человека, все во имя человека»». И я даже видел этого человека»…
Действительно, при таком раскладе зачем что-либо менять?
На вопрос, заданный корреспондентами — «Грядут ли перестановки в правительстве?», Путин ответил одним словом — «Зачем?» («МК», 04.12.2009).
Даже министр спорта В. Мутко, лично виновный в оглушительном провале российских олимпийцев в Ванкувере и к тому же уличенный в нецелевом расходовании средств (см. доклад Счетной палаты), сохранил свой пост. «Благодаря заступничеству Владимира Путина», — уточняют журналисты («Московская правда», 03.08.2010).
Даже глава МВД Р. Нургалиев после бойни, устроенной майором Евсюковым, и десятков скандалов, связанных с сотрудниками его ведомства, остался в кресле. «Ходили слухи», — сообщает «МК», что против отставки Нургалиева «возражает Путин» («МК», 06.09.2010).
А Рамзан Кадыров и вовсе удостоился публичной похвалы: «Чечня в надежных руках» («Время новостей», 07.09.2010).
Экое упорство! Противоборство не только с фактами, логикой политического развития, но и с законами бытия. Сказано: «В одну воду нельзя войти дважды». А тут — стремление остановить теченье вод!
Единственное, что вносит досадный диссонанс в застывшую картину — политическая оппозиция. Она требует перемен. По мнению Путина, идти у нее на поводу смертельно опасно: «Если цель в том, чтобы власть пошла на уступки, и она пойдет, то найдется другой повод для провокаций, вот в чем все дело. И это будет продолжаться бесконечно» («Коммерсантъ», 30.08.2010).
Комментаторы, оживленно обсуждавшие интервью, это высказывание упустили. А оно столь же показательно, сколь и деструктивно. Особенно в связи с первым постулатом — о безусловной правоте самого Путина. Он всегда прав, а оппозиция, между прочим, нередко выражающая мнение всего народа, не права. Всегда. Ее инициативы Владимир Владимирович склонен рассматривать как «провокации».
Это схема конфликта с обществом! Ничего хорошего не сулящая ни обществу, ни самой власти.
…Вспоминаю трагикомические сетования эстонского телеоператора, вместе с которым освещал празднование 9 Мая в Таллине. С неподражаемым прибалтийским акцентом он поведал о последнем разговоре с женой: «Я спросил: «Разве может быть так, что один — всегда прав, а другой всегда не прав?». Она ответила: «Не может. Но есть одно исключение: я и ты»».
«Мы развелись», — меланхолически подытожил бедняга.
Оставалось лишь посочувствовать: жить с человеком, который всегда прав, наверное, и впрямь невозможно…
Для оппозиции, неправой по определению, у «национального лидера» припасено эффективно действующее средство. Из интервью в «Коммерсанте»: «…Наши оппоненты выступают за правовое государство. Что такое правовое государство? Это соблюдение действующего законодательства. Что говорит действующее законодательство о марше? Нужно получить разрешение местных органов власти. Получили? Идите и демонстрируйте. Если нет — не имеете права. Вышли, не имея права, — получите по башке дубиной. Ну вот и все!» («Коммерсантъ», 30.09.2010).
Это заявление вызвало бурный отклик. Причем не только в России, но и за рубежом. В подтверждение своей правоты Владимир Владимирович сослался на мировую практику. Немецкий журналист Ш. Штолль взялся объяснить, как действует в данном случае законодательство в его стране: «В Германии… закон о собраниях требует лишь, чтобы организатор митинга за 48 часов до его начала уведомил об этом местные власти. И все. Разрешения не нужно. А если народ по конкретному поводу собрался стихийно, чтобы высказать свое мнение, даже необходимость в уведомлении отпадает. Люди, неважно, с чем они согласны или не согласны, имеют право демонстрировать свою точку зрения в любом месте страны, ее столице, кроме определенной зоны безопасности вокруг парламента и памятников жертвам фашизма» («МК», 06.09.2010).
Незнание западного законодательства российскому лидеру простительно. Но отечественное ему полагалось бы знать. 31-я статья Конституции РФ наделяет граждан теми же правами и свободами, что и конституции государств западноевропейских. «Возникает вопрос, — осторожно обозначили проблему аналитики, — насколько информирован премьер о законодательстве страны, все-таки предоставляющем право ее гражданам собираться мирно и без оружия, уведомляя заранее власти о своих намерениях и месте сбора?» («Независимая газета», 07.09.2010).
Но кто же напрямую спросит его об этом? Для ближнего окружения слово начальника — закон. Оппозиция? С ней объясняются только с позиции силы.
И это не просто логический вывод из сказанного Путиным. Силовые ведомства разрабатывают сразу несколько законопроектов, которые позволяли бы им «отоваривать», как выразился Владимир Владимирович, оппонентов по полной! В начале сентября 2010 года глава ГУВД Москвы призвал серьезно ужесточить наказание за участие в несанкционированных акциях. Газеты прокомментировали: «Оппозиции предложено сесть в тюрьму» («Коммерсантъ», 08.09.2010).
ФСБ пошла еще дальше. Она предложила ввести ответственность за «неверие в способность государства защитить своих граждан» («Время новостей», 27.04.2010).
Казалось бы, лучший способ неверие преодолеть — добиться перелома в войне с террором. Убежден, общество единодушно приветствовало бы успех своих защитников. Ведь сегодня, спускаясь в столичную подземку, проходя мимо милиционеров с собаками, натасканными на поиск взрывчатки, каждый невольно задумывается: удастся ли благополучно вернуться домой.
Все мы искренне желаем спецслужбам победы над террором. А они пытаются выговорить себе право наказывать нас — не за действия, а за сомнения в их профессионализме!
И то — контролировать законопослушных граждан легче, чем террористов…
Но и в обществе силен запрос на насилие. Конечно, обыватель формулирует его иначе, чем власть. Та хочет еще больше ограничить в правах, «прижучить» рядового гражданина. А он мечтает о том, что власть оградит его от террористов и от бандитов, обуздает произвол чиновников и богачей.
Устремления различаются по сути, но близки по видимости, что позволяет верхам играть на кажущейся близости интересов. В результате идея легитимации насилия сегодня весьма популярна.
