Забастовка в горах Сьерры не привела к успеху. Составлявшие меньшинство белые рабочие не поддержали китайцев, и начальство вскоре прекратило доставку продовольствия в лагерь бастующих. В случае решения осуществить свое право покинуть строительство им грозила голодная смерть. Спустя всего лишь неделю рабочие были вынуждены прекратить забастовку и вернуться на рабочие места. Тем не менее бунт «крокеровских любимцев» обеспокоил начальство настолько, что оно стало рассматривать возможность замены китайцев несколькими тысячами чернокожих рабочих.
Американские заправилы железнодорожного бизнеса были отнюдь не единственными иностранцами, использовавшими в XIX веке труд китайских рабочих благодаря их ценным свойствам. С начала 1800‑х Британская Ост-Индская компания, которой тогда принадлежала монополия в торговле со странами Востока, стала нанимать для работы на своих судах китайцев, в основном из южных провинций. Так же, как и железнодорожные рабочие в Калифорнии, китайские члены судовых команд считались дешевой и покорной рабочей силой. Работодатели полагали, что в отличие от буйных британских матросов китайцы ни при каких обстоятельствах не поднимутся на забастовку с требованием повышения оплаты или улучшения условий труда.
После конца монополии в 1833 году компании-преемники вроде ливерпульской «Голубой трубы» продолжили традицию, заложенную Ост-Индской компанией, нанимая пароходные команды в Гонконге и отправляя китайцев работать кочегарами в душных машинных отделениях. Корабельное начальство торгового флота было довольно своими новыми работниками. К 1914 году на британских торговых судах работало около шести тысяч китайских матросов. А во время Второй мировой войны их число возросло до двадцати тысяч за счет увеличения вербовки в Сингапуре и Шанхае. К 1945 году китайцы составляли 15 процентов от общего количества членов судовых команд торгового флота. Рассказывают, что управляющий «Голубой трубы» Альфред Холт завещал в 1911 году, лежа на смертном одре: «Заботьтесь о компании, берегите китайцев». Как и Крокеры, Холт понимал, что успехом своего дела он во многом был обязан трудолюбию и преданности китайских кадров.
Тем не менее вопреки мнению вербовщиков, рекрутировавших матросов для британского торгового флота, о большей покладистости китайцев по сравнению с белыми моряками тут тоже не всегда все было просто. В 1922 году тридцать тысяч китайских матросов объявили забастовку, требуя от судоходных компаний повышения оплаты труда. В 1942 году, в разгар Второй мировой войны, китайские моряки в Ливерпуле также прекратили работу. Они потребовали уравнять свое жалованье с вознаграждением получавших впятеро больше белых матросов. Забастовка продолжалась четыре месяца и в конце концов, как и в случае с мятежом «крокеровских любимцев», окончилась неудачей. Китайцам запретили работать на берегу и пригрозили депортацией в Китай в случае отказа от выхода на работу. Речь не о том, удавалось ли побеждать работавшим за границей китайцам в борьбе за справедливые оплату и условия своего труда, а о том, что в противоположность распространенному мнению они вовсе не хотели мириться с любыми тяготами в награду за возможность просто работать. Из истории становится ясным, что китайцы не колеблясь вставали на защиту того, что считали своими законными правами.
Китайские историки, говоря о традиционной трудовой этике народа, также искажают картину. Любимая деревня Мао Дачжай была разоблачена как надувательство. В отличие от других коллективных хозяйств коммуна Дачжая получала особую поддержку от государства. Так, с помощью предоставленного военными бульдозера стало возможным выровнять холмы и создать впечатляющие, расположенные террасами поля. Крестьяне вынуждены были выполнять зимой работы по мелиорации земель вовсе не во славу коммунистического Китая, а потому что их заставляли это делать. Дачжай на поверку оказался вовсе не блестящим примером достижений вследствие применения принципов социалистического труда в сельском хозяйстве, а потемкинской деревней маоистского Китая. Основной целью этого обмана было убедить китайцев и внешних наблюдателей, вроде упомянутого выше Шелдона Уикса, в успехах коллективизации.
В реальности стимулировать китайских крестьян к усердной работе на огромных колхозных фермах, где вся земля принадлежала государству, а зерно реквизировалось по цене намного ниже себестоимости, оказалось делом практически невозможным. Когда в результате либерализационных реформ Дэн Сяопина конца 1970‑х — начала 1980‑х годов крестьянам разрешили распускать коммуны и возвращаться к индивидуальным хозяйствам на частных земельных наделах, произошел колоссальный рост производства сельскохозяйственной продукции. Тот факт, что в 1985 году, впервые за четверть века, после десятилетий жестокого голода Китай стал экспортировать пшеницу, опровергает идею о том, что голый трудовой энтузиазм китайцев мог заставить бесплодную почву коммунистической экономики приносить обильные урожаи.
Что же можно сказать о сегодняшнем Китае? Не будем повторять ошибку Шелдона Уикса, полагая, что все огромное население этой страны удовлетворено дарованной ему политикой экономической либерализации возможностью предаваться тяжкому труду. Забастовки и протесты запрещены законом, однако их количество в индустриальных районах Китая неуклонно растет. Как бы ни были довольны китайцы созданием новых рабочих мест в быстроразвивающейся промышленности страны, это далеко не единственное, что их заботит. Подобно рабочим других стран, они превыше всего ценят справедливость и свое достоинство.
Ленивая молодежь
У моих родственников в Гуанчжоу есть одна проблема. Имя ей — «ба лин хоу» — «поколение поствосьмидесятых», молодежь, рожденная после 1979‑го, в период, когда рождение более чем одного ребенка в семье стало запрещено по закону. Это маленькие императоры и императрицы Китая, до предела избалованные обожающими родителями. Моя двоюродная сестра, работающая в гостинице в Гуанчжоу, в язвительном тоне описывает их апатичность и незаинтересованное отношение к работе. «Тех, кто родился после 1980‑го, страшно трудно заставить хорошо работать, — говорит она. — Они этого попросту не хотят». Похожие жалобы на сложности, связанные с наймом на работу молодых художников‑оформителей, мне приходится слышать и от своей тетки, возглавляющей городскую рекламную фирму. Очень немногие из них готовы работать дополнительно, даже если на носу — сдача важного проекта. Когда же я затрагиваю со своими родственниками тему несравненной китайской трудовой этики, ответом мне бывают лишь смущенные взгляды.
Но как бы то ни было, упомянутые представители «ба лин хоу» по крайней мере работают. Есть и другая категория молодежи, которую журналисты определяют словами «кэнь лао цзу», что можно перевести как «щипать предков». Это молодые люди двадцати с небольшим лет, не озабоченные поисками работы и, по всей видимости, намеревающиеся всю жизнь сидеть на шее у родителей. Эта тенденция изменения отношения к работе характерна не только для материкового Китая. Нечто подобное происходит и на Тайване, где часто можно услышать раздраженные комментарии по поводу молодого «клубничного поколения», неспособного вкалывать и чересчур нежного вроде давшей им название ягоды. Им, ведущим относительно сладкую жизнь, не привелось узнать, что значит «питаться горечью».
