Один из националистически настроенных блогеров, Ли Чэнпэн, написал недавно о том, что разочаровался в политике своего правительства после того, как стало известно, что школы, под обломками которых во время сычуаньского землетрясения 2008 года погибли сотни детей, разрушились из-за строительных нарушений, произошедших по вине коррумпированных местных чиновников. Ли призывает к новому виду патриотизма, такого, который бы поставил во главу угла внутренние политические реформы. «Патриотизм означает сокращение строительства новых роскошных офисов для бюрократов и возведение полезных построек, нужных крестьянам, — пишет он. — Патриотизм означает поглощение меньшего количества байцзю (китайская водка) за государственный счет. Патриотизм означает свободу передвижения по собственной стране для наших граждан и предоставление нашим детям права самим выбирать город, в котором они хотели бы учиться. Патриотизм означает возможность говорить правду. Патриотизм означает чувство собственного достоинства у народа».
Я не утверждаю, что китайский национализм абсолютно безобиден по своей сути. Тем не менее не следует упускать из виду его прогрессивную составляющую. Важно также понять, что в китайском обществе ведется живая дискуссия о том, каким образом народ может достойно выражать свой патриотизм. Историк Юань Вэйши приобрел известность в 2006 году после того, как опубликовал статью в «Точке замерзания» — приложении к государственному изданию «Чжунго циннянь жибао» (ежедневная газета «Китайская молодежь»), в которой раскритиковал китайские школьные учебники истории. В этой статье Юань выступает за прогрессивный и непредвзятый патриотизм. «Не подлежит сомнению, что мы должны любить Родину, — пишет он. — Однако существуют два вида любви к Отечеству. Один из них — возбуждение националистического угара… В том, как отбираются и преподносятся исторические материалы, прослеживается тенденция обращаться лишь к тем из них, которые говорят в пользу Китая, неважно, являются ли они правдой или выдумкой. Я предлагаю иной подход: беспристрастный анализ фактов; справедливо то, что справедливо, и дурно то, что дурно; следует спокойно, объективно и всесторонне рассматривать все конфликты с внешним миром».
Контроль над школьными программами, осуществляемый компартией, и постоянное упоминание пережитого Китаем «века унижения» безусловно не содействуют обретению той зрелости, к которой призывает Юань Вэйши. Не помогает и неспособность режима объективно оценивать даже собственную историю. Двойное бедствие двадцатого столетия — Большой скачок и культурная революция — преподносится в школьных учебниках в приглаженном виде, поскольку является продуктом деятельности компартии. И все-таки нет оснований считать, что китайский народ никогда не придет к более зрелому и толерантному патриотизму. И нет причин полагать, что мировоззрение китайцев всегда будет отражать историческое «чувство обиды» в большей степени, чем мировоззрение тех европейских народов, которые так же мучительно страдали в огне пожаров девятнадцатого и двадцатого столетий. Подобно России, Китай должен найти выход из тоталитарного коммунизма. Подобно Индии, он должен преодолеть наследие колониального насилия. Перед Китаем стоят серьезные задачи, но не нужно думать, что эти задачи уникальны по своей природе.
Колониальные мечты
Кстати сказать, нам стоит сделать попытку честного самоанализа. Постоянные разговоры и фантазии на тему «правящего миром» Китая выдают подсознание, до сих пор наполненное канонерками и пробковыми шлемами. Китайские инвестиции в африканские страны, увиденные через эту призму, воспринимаются не как взаимовыгодные коммерческие соглашения между равными партнерами, а как совершенный в колониальном стиле захват ресурсов, повторение тех «подвигов», которые творили бельгийцы в Конго, немцы — в Юго-Западной Африке, а британцы — в Кении. Хотя мы и рассуждаем о защите «либерально-демократического устройства», наша зацикленность на колониальном прошлом вызывает предположение, что на самом-то деле нас волнует перспектива того, что у Китая появится возможность вести себя на мировой арене в той же манере, как это делали европейские страны 150 лет назад.
В бесконечных разговорах о том, что Китай превращается в «сверхдержаву», также достаточно ясно проявляется их подоплека, и при этом сама тема порядком устарела. Нет сомнений во влиятельности и могуществе Америки, особенно со времени распада Советского Союза, однако силу ее нельзя назвать беспредельной. Милитаристская трясина, в которую угодила Америка в Афганистане и Ираке, продемонстрировала несостоятельность США в стремлении чисто силовыми методами перекроить мир по своему желанию. Со всей своей мощной экономикой и доминирующей военной силой, Америка все же не «правит миром». И, ближе к теме, то же самое можно сказать о Китае. А также о любом другом государстве в ближайшую сотню лет. В эру атомного оружия и возрастающего равноправия наций концепция мирового доминирования одного государства является иллюзией. Чем быстрее повышение жизненного уровня населения в Китае, а также в Индии, Бразилии и Турции поможет рассеять эту иллюзию, тем лучше. Меняющаяся ситуация в экономике также ведет к значительным переменам в мире. В отличие от Советского Союза и США в прошлом Китай и Америка взаимозависимы. В Китае производится значительная доля импортируемых в США товаров, кроме того, китайцы помогают Вашингтону в финансировании внешнеторгового дефицита.
Наша одержимость расплывчатыми идеями о гегемонии опасна, так как она отвлекает внимание от реальных геополитических проблем нашего века. После окончания холодной войны между наиболее могущественными государствами уже не существует серьезных идеологических различий в отношении будущего экономики. Коммунистическая партия Китая остается коммунистической только по названию. Всех основных игроков на мировой арене объединяет общий интерес к целому ряду областей, начиная с антитеррористической борьбы и нераспространения ядерных вооружений и кончая безопасностью морских путей, поддержанием стабильности мировой торговли и устойчивостью мировой финансовой системы.
«Экономист» утверждает, что экономический подъем Китая уже привел к ухудшению ситуации в развитых странах, так как потребности страны в природных ресурсах взвинтили мировые цены на нефть и вызвали подорожание горючего. Это одна достаточно эгоистичная точка зрения на происходящее. Другой, более конструктивный подход заключается в том, чтобы воспринять рост цен на энергоносители как сигнал мировым экономикам со стороны рынка о необходимости развивать альтернативные устойчивые формы энергетики, способные сократить зависимость от лимитированных и вызывающих загрязнение окружающей среды углеводородных ресурсов, таких как нефть.
Самое же главное, что объединяет все страны мира, — это общая заинтересованность в экологической стабильности и в предотвращении неконтролируемых глобальных изменений климата. Китай, возможно, и превосходит все остальные страны по выбросу в атмосферу углекислого газа, однако если разделить этот показатель из расчета на душу населения, окажется, что он в семь раз ниже того же показателя в США. Всего 3 процента китайского населения владееет автомашинами. Биосфера просто не выдержала бы, если б каждый китаец вел такую же энергорасточительную жизнь, как средний американец XXI века — «большая машина, большой дом и биг-мак для всех», как определяет американский стиль жизни Томас Фридман. Копенгагенская конференция 2009 года оказалась неуспешной, однако настоятельная необходимость кооперации между странами мира с целью ограничения выбросов СО2 в атмосферу и развития новых форм низкоуглеродных энергетических технологий становится все более актуальной.
