В каком же направлении вальсирует Китай? Автор книги не ставил перед собой цели дать ответ на этот вопрос. Нет у нас и намерения принимать чью-либо сторону в дебатах о возможном движении китайской экономики к своему краху или рассуждать о перспективе военного противостояния между Пекином и Токио, хотя мы и затрагивали эти вопросы. Нашей главной задачей была попытка исправить давно сложившиеся стереотипы, слишком часто влияющие на наше восприятие Китая.
Трудно не поддаться игре в «китайский шепот», в то время как пекинский режим и влиятельные круги в наших собственных странах всячески ее поощряют. Несмотря на это, путь к лучшему пониманию реального положения вещей существует. Прежде всего следует отказаться от ориенталистских клише. Давайте наконец избавимся от навязчивых идей об «экзотическом Востоке», «терпеливой Азии», «матерях-тигрицах», «непостижимости», «желтой угрозе», «восточном коварстве» и «комплексе превосходства». Нам нужно задуматься, есть ли какая-нибудь польза в незрелой концепции «китайскости», пытающейся свести в одно целое характер людей, населяющих столь многообразную и сложную страну. И конечно, надо отбросить двухполярную философию, согласно которой Китай — это либо рай на Земле, либо — ад.
Пора положить конец долгой традиции позитивной или негативной проекции, при которой Китай или превращается в отталкивающую противоположность величественного Запада, или же являет собой блистательную модель будущего, при виде которой Европе и Америке остается лишь устыдиться.
Китайцы не являются ни сверхлюдьми, ни недочеловеками. Давайте попытаемся воспринимать китайское общество в реальном контексте, а именно как бедный народ, все еще находящийся в процессе интегрирования в мировое сообщество после десятилетий насильственной изоляции. И начать надо со взгляда на китайцев не как на некую однообразную и пугающую человеческую массу, но как на собрание индивидуумов. Каждый из них уникален, подобно ста миллионам фарфоровых семечек подсолнуха, расписанных вручную по заказу Ай Вэйвэя для его выставки 2010 года в лондонской художественной галерее Тейт Модерн. Среди них, как и повсюду, есть люди хорошие и плохие. Есть среди них люди коррумпированные и честные. Есть жестокие и гуманные. Есть жадные и непритязательные. Есть скупые и щедрые. Есть расисты и есть толерантные. Некоторые из них придерживаются узконационалистических взглядов, другие же — всеядно космополитичны.
Нет на свете такого явления, как «непостижимая китайская душа». Реакция китайцев на затрагивающие их события экономического или общественного плана ничем не отличается от реакции на подобные вещи любого другого народа на планете. Китайцы стали проводить больше времени за работой на своих полях, потому что после роспуска маоистских коллективных хозяйств у них появилась возможность самим реализовать часть произведенной их трудом продукции. Дети часто учатся, напрягая все силы, так как образование является одним из немногих путей вверх по социальной лестнице в быстро окостеневающем обществе. Всепроникающая государственная коррупция разъедает гражданскую психологию, разворачивая людей против самих себя. Жестокие политические репрессии рождают страх и нежелание выступать против несправедливости (до тех пор, конечно, пока на смену страху не приходит отчаяние). Под боязнью и тревогой у китайцев таятся такие же амбиции и надежды для своих детей, как и у любых других родителей. Китайцы не «особенные». Китай — это своеобразная и многообразная, бесконечно интересная страна, однако ошибкой будет считать, что он развивается отдельно от общемирового исторического процесса.
В 1920‑м, проталкиваясь сквозь «вызывающую раздражение толчею» в каком-то китайском городе, Уильям Сомерсет Моэм ощутил отсутствие сопереживания с этими людьми, пропасть, эмоционально отделяющую его от них, которую он, возможно один из самых известных писателей своего времени, не смог преодолеть: «Вы не в состоянии проникнуть в жизнь тысяч людей, из которых состоит эта колышущаяся вокруг вас толпа. Понимание и симпатия к представителям собственного народа дают вам точку опоры: вы можете проникнуть в суть их жизни, по крайней мере в своем воображении, в каком-то смысле овладеть ими. По прихоти своей фантазии вы можете как бы вжиться в их роли и сами можете стать их частью. Но эти люди [китайцы] столь же чужды вам, как вы чужды для них. У вас нет ключей к разгадке их тайны. Их сходство с вами в столь многом ничуть не помогает, оно скорее подчеркивает их отличие от вас».
Писатель был, по крайней мере, честен по поводу своей неспособности проникнуть во внутренний мир китайцев. Однако теперь настало время преодолеть эту стену непонимания. Вы не откроете для себя никакой китайской тайны. Чтобы понять, вам надо лишь прислушаться к своему сердцу.
