Уловив резон, некоторые вожди чероки, самого-самого цивилизованного из племен, добровольно согласились переселиться на запад, на территорию современного Арканзаса, объявленного «их вечным домом, который никогда не будет отнят». Получили подъемные, мирно и не спеша переселились, перевезли вещи, перегнали скот и рабов, обустроились, но… Как только фермы были отстроены, плантации окультурены и урожай пошел всерьез, в новых местах появились все те же белые переселенцы, на целину не зарившиеся, но теперь посчитавшие, что фермы создавались для них. Будь на месте чероки какие-нибудь ирокезы или сиу, многие нахалы недосчитались бы скальпов, но чероки слишком веровали в Христа, воспретившего отвечать злу насилием, да и не хотели отвечать перед Законом Белого Человека, а жаловаться было некуда, ибо статуса штата Арканзас еще не имел. Вот и пришлось бедолагам, уже без всяких подъемных, уходить из «вечного дома» дальше на запад, где жили чужие и чаще всего совсем не дружелюбные племена. А на восток, в родные места, шли письма оставшимся с рассказом обо всех бедах, обманах и обидах, и предупреждением: мол, ни в коем случае не повторяйте нашей ошибки; держитесь за протекторат до последнего, а если уж совсем тяжко будет, так лучше в семинолы.
Рекомендации были приняты к сведению. Оставшиеся чероки от последующих предложений отказывались. Когда же беспредел белых самозахватчиков стал совершенно нестерпимым, вожди вновь поступили, как цивилизованные люди. Деньги у процветающего племени водились, смысл происходящего его лидерам был понятен, так что в дело — на стороне потерпевших — вступили лучшие адвокаты. В 1823 году один из них, Джереми Джонсон, оспаривая правомочность действий некоего Фицроя Макинтоша, довел дело до Верховного Суда, не без труда добившись, чтобы слушания возглавил сам Джон Маршалл, имевший репутацию безупречно честного человека. И знаменитый юрист, основываясь (за неимением иных документов) на булле папы Александра VI, поделившего Новый Свет после открытия на испанскую и португальскую части, и Тордесильяском договоре, закрепившем решение Святого Престола, а также на саксонском «принципе реальности», пришел к выводу: коль скоро правом собственности на землю обладает только государство, следовательно, собственниками спорных земель изначально являлись «первооткрыватели»-англичане («Бог не указал бы англичанам пути к Новому Свету, если бы он не намеревался отдать его им во владение»), а теперь их законный наследник — правительство США. Что до племен, обитавших на этих землях в момент их «открытия», то они находились на «до-государственном» этапе развития, в связи с чем были «не вполне суверенными», а следовательно, имели не «полное право собственности» на землю, но всего лишь право проживания на ней и аренды, естественно, с согласия собственника. Одновременно, правда, Маршалл высказал мнение, что его вердикт относится к «диким племенам», а к «пяти цивилизованным» применяться не должен, ибо закон обратной силы не имеет. Мотивировав оговорку тем, что договоры с «культурными индейцами» оформлены по всем правилам, тем паче в статусе «протектората». Но к этому пожеланию, в отличие от основного суждения, уже никто особо не прислушивался.
Практически сразу после выигрыша мистером Макинтошем и штатом Джорджия процесса против чероки, представители Юга в Конгрессе предложили на рассмотрение коллегам проект закона о полном выселении индейцев на «свободные земли Запада, где их культура и традиционный образ жизни будут сохранены в неприкосновенности, а права не будут нарушаться». Самое интересное, что, хотя главными сторонниками закона были южане (не плантаторы, плантаторы как раз предпочитали помалкивать, а так называемая «белая мелочь»), лоббировали его в Вашингтоне юристы и конгрессмены, обслуживавшие интересы северных предпринимателей. Эти парни настолько плохо знали реалии, что всерьез впаривали публике идею о «бедных детях леса», неспособных влиться в «белую» цивилизацию, контакт с которой для них губителен. Случались и сбои. Так, один из бостонских юристов, некто Уайтлоу, активный лоббист закона о переселении, съездив по приглашению вождей чероки и чоктасо в их поселки, вернулся в столицу не просто перековавшимся, но и противником законопроекта. Но это был, насколько мне ведомо, единственный случай. В общем же идея о «детях леса», поддержанная главными газетами Севера, набирала обороты. Так что, когда в 1829 году президентом стал Эндрю Джексон ака Старый Хикори, простой парень, сделавший сам себя, до конца жизни уверенный, что Земля плоская, последовательный либертарианец и при всем том не сторонник даже, а убежденный фанат окончательного решения вопроса, обсуждениям пришел конец.
Уже 30 мая 1830 года подписанный им накануне «Закон о переселении» — по общему мнению, «самый гуманный, честный и благородный документ, какой вообще можно себе представить», — вступил в силу, а 6 декабря 1830 года, выступая перед Конгрессом, президент сообщил, что «рад объявить: великодушная политика, неуклонно проводившаяся почти тридцать лет в отношении переселения индейцев, приближается к своему счастливому завершению, что же касается злоупотреблений, о которых говорят уважаемые оппоненты, так порукой тому, что их не будет, — наша совесть и наша вера».
Dura lex, Судьба-индейка
На первый взгляд, сам по себе закон выглядел достаточно гуманно и даже благожелательно. Президент получал право на заключение договоров с индейцами об «обмене землями», своего рода генеральную доверенность, а также право распоряжаться ассигнованиями, выделенными на эту программу. Только обмен! Насильственно сгонять индейцев с земли запрещалось, отселять предполагалось исключительно по добровольному согласию, со всем имуществом, включая негров. Переселенцам гарантировалось «вечное право собственности» на новые территории, защита от самозахватчиков, солидная компенсация за «улучшение земли в местах их предыдущего обитания», то есть за покидаемые фермы, а также проездные, «подъемные» и военная защита от любого, кто попытается обидеть новоселов. Однако бумага бумагой, а жизнь есть жизнь. «Я слушал много речей нашего Великого Отца, — донесли до нас старые книги крик души столетнего вождя Пятнистая Змея. — Но они всегда заканчивались одним и тем же: «Отодвиньтесь немного, вы слишком близко от меня», а не то пеняйте на себя». Он был прав. Кроме пряника, предполагался и кнут. Отказывающиеся переселяться даже формально теряли те права, которые у них были; племена переставали рассматриваться в качестве юридического лица, их самоуправление объявлялось незаконным, белым поселенцам предоставлялись юридические преференции в тяжбах. Индейцы не имели права свидетельствовать в суде против белых, искать золото на собственной земле, устраивать собрания. На все апелляции оставшихся к федеральному правительству следовал однотипный ответ: «Там, где заходит солнце, ни один белый не сможет вас обидеть, потому что там не будет белых, рядом с которыми вам плохо».
Впрочем, индейцы готовы были перетерпеть и это. Однако остаться было очень непросто: представители властей добивались согласия на переселение любой ценой, игнорируя вождей, сопротивлявшихся переселению, и всячески подкупая податливых, если же в племенах вспыхивали по этому поводу раздоры, «несогласных» немедленно сажали в тюрьму по новому закону «О подстрекательстве», согласно которому агитация против переселения считалась преступлением против государства. Порой случалось и проще: собирали толпу, а то и кучку первых попавшихся, не вождей даже, угощали огненной водой и предлагали подписать бумагу, написанную заковыристым юридическим текстом. А как только договор был подписан, неважно кем, в дело вступала армия. И — прочь из Джорджии, Алабамы, Флориды — за Миссисипи.
