Медведев: Вы видите некое сходство между теми одиночками, которые противостояли советскому режиму, и нынешним оппозиционным движением?
Буковский: Ну, видите, есть и сходство, и различие. Сходство, конечно, в том, что оппозиция, как всегда, мала. А нас-то вообще было, наверное, на весь союз 3000 человек. Это на 300 миллионов, да? Сейчас все-таки гораздо больше. Во-вторых, очень раздроблена, потому как объединяет только неприятие современного режима, а общих каких-то схем, моделей того, что надо бы сделать, ни у кого нет. Они не общие, они у всех разные. Это типично, было так же и у нас в общем-то. Мы вообще меньше всего говорили о моделях будущего, нам на это времени не оставалось. Там дай бог отбиться.
Медведев: Вы занимались своими какими-то делянками каждый? Ведь не было же некоей общей структуры нашей оппозиции, сопоставимой с польской, к примеру.
Буковский: Нет, у нас не было. Это было сознательно. Мы как бы сознательно решили, что нам не нужны структуры. Структуры делали очень уязвимым любое оппозиционное движение. Структуры вообще очень уязвимы для инфильтрации, для манипуляции. У нас было как бы молекулярное состояние, мы всегда сравнивали это скорее с пчелиным ульем, где каждый знает, что ему делать.
Медведев: Ну да, ячейки, как и сейчас некая сетевая структура.
Буковский: Да, и она наиболее живучая и наиболее эффективная, между прочим.
Медведев: Лидеры оппозиции, да.
Буковский: Но организационные структуры – они делают движение очень негибким, неподвижным, трудно модернизируемым, изменяемым и очень затратным. А вот такая система – она самая экономичная и самая менее уязвимая.
Медведев: Да, наиболее неуязвимая, как неуязвим Интернет, к примеру.
Буковский: Да.
Медведев: А лидеры оппозиции – кто-то у вас вызывает большее внимание, больший интерес, на кого бы вы могли поставить?
Буковский: Ну, большинство из них я знаю лично и много лет и отношусь к ним с симпатией. И к тому же Борису Немцову, и к Гарику Каспарову. Это все люди, которых я знаю много лет. И в общем я как бы желаю им добра, и при случае, если они меня просят что-то посоветовать, я готов всегда дать совет. Другое дело, что у них как бы организационного начала мало. В общем-то, это типично для оппозиционных структур в России.
И у нас так было, и вообще, если вы идете, как бы строите сетевую модель, то там лидеров и не предполагается по большому счету. Там скорее нужны менеджеры. У нас, конечно, не стояло такой задачи, которая стоит у них. У них задача организовать массовое движение, а мы о массовом движении…
Медведев: Ну да. Насколько вы оцениваете…
Буковский: У них задача – вывести на улицу полмиллиона человек, у нас такой задачи не было.
Медведев: Насколько вы оцениваете перспективы массовости? Вот тот процесс, которого мы сейчас год отмечали, то, что было 5 декабря 2011 года, все-таки как-то сдулся он. Он был зафиксирован за этот год, но напор это массовое движение потеряло.
Буковский: Вы знаете, когда оно началось год назад, я, по-моему, был в Грузии в это время. И у меня первое мое было впечатление по тем кадрам, которые мне показали, что это молодежь, интеллигентная молодежь, это студенты, молодые специалисты и так далее. И что у них это как бы последний и решительный бой, каждый из них в голове обсуждает, есть какая-то перспектива в этой стране или нет. Если нет, надо уезжать. Если есть, надо ее реализовать.
Вот у меня было такое ощущение, что это некий такой был всплеск отчаянной надежды: «Вот мы сейчас попробуем что-то изменить». Они попробовали, они не изменили. Боюсь, половина из них уже где-нибудь в Соединенных Штатах. Это просто по определению было, вот для них было важно решить на данный момент, есть смысл оставаться или нет.
Медведев: Ну, мне кажется, все-таки большее количество людей нацелено на то, чтобы остаться здесь, пытаться что-то изменить. Посмотрите возросшее количество наблюдателей на выборах. Пускай уже и не такие массовые протесты, но все-таки вот такая возросшая сетевая активность.
Буковский: Ну, видите, все хотели бы жить дома и добиться таких условий, при которых можно жить дома. Но, понимаете, когда люди сталкиваются с невозможностью на ближайшие 10–15 – 20 лет такой перспективы, то в них начинают говорить чисто человеческие мотивы. Каждый хочет все-таки как-то реализоваться, сделать в жизни то, что ему природой дано, заложено.
Медведев: А вы считаете, невозможность…
Буковский: 30 лет сидеть и ждать у моря погоды – это бессмысленно.
Я не осуждаю этих людей, я сам никогда не уехал бы, если бы меня силой не вывезли.
Медведев: Силой, да.
Буковский: Это личные вещи. А в принципе, они поступают логично. Если ученый, молодой ученый, не может ничего сделать в сегодняшней России – ну и что же, ему похоронить все его задумки, замыслы, мысли? Конечно, он уедет. А протестное движение как таковое – оно, конечно, не исчезнет. У него будут и взлеты, и падения, и, конечно, качественные изменения. Вот тот чисто интеллигентский молодежный момент, который был год назад, – он может смениться, могут прийти люди более суровые.
Медведев: Как Удальцов, например.
Буковский: Для которых ОМОН – не препятствие. И не дай бог, но это будет. Это будет именно из-за упорства власти, нежелания как-то корректировать себя, это неизбежно произойдет.
Медведев: Да. Вот вы здесь на интересную тему уходите, которую я тоже хотел развить: интеллигенция, роль интеллигенции в протесте, интеллигенция и народ. Вот когда ваше движение было, вы как – чувствовали некое единство с народом, или вот это все ленинское: «Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа»? Насколько народ России готов меняться?
Буковский: У нас были очень разные люди, и были люди, которые вообще не представляли себе, чем живет страна. Скажем, тот же Сахаров, замечательный человек, но он до 40 лет жил как секретный академик. Он не знал, как хлеба купить, он ничего не знал про то, как жизнь складывается в России. Но при этом был замечательный человек, честнейший и так далее.
А я как раз хорошо знал страну, я много ездил, и в экспедициях ездил, и так далее. Много и сидел с уголовниками, это тоже способ познать свой народ. И у меня было полное ощущение, что мы едины. Народ относился к советской власти гораздо более угрюмо, чем интеллигенция.
Медведев: А сейчас это единство есть, по-вашему? Вот, собственно, этот креативный московский протест…
Буковский: Я думаю, оно есть и сейчас. Если его разрабатывать и позволить ему проявиться, оно проявится. Вы понимаете, если уж человек с перспективой заниматься интеллектуальным трудом находит режим невозможным, то человек, который хотел бы иметь свой маленький бизнес или ремонтную мастерскую и так далее, – для него это просто вдвойне невозможно, учитывая и рэкет, и поборы, и крышевания все эти, и прочее. Это еще более тупиковая ситуация. А рядовые, обычные люди у нас – большая их часть – вообще не интересуется общественной жизнью, как мы знаем.
