Я напомнил об истории с подземельем, о том, что стилет был в спине убиенного князя Лосевского. Стилет мне понравился, а в рукояти записка сия была. Вот я и прочел, а перевести знаний не хватило. О призраке-вещуне, появлявшемся после прочтения магических строк манускрипта и который, собственно, и надоумил меня взять стилет себе, я благоразумно умолчал.
Я поведал Савве и о том, как стилет спас меня от верной смерти, когда на развалинах дома встретился мне потомок Лосевского. Как он морок и порчу на нас с Федором пытался навести, и сабля его не брала. Лишь стилет убил.
Заинтересовался Савва необыкновенным происшествием, аж с кресла привстал:
– И куда вы труп княжеского отпрыска дели?
– Сожгли.
– То правильно. С дьяволом обручен он был, не иначе. Анафема ему, коль не сознался в своем окаянстве! – пристукнул он посохом.
Савва снова уселся в кресле.
– Что-то я про избы да конюшни в усадьбе твоей слышал, а про церковь – нет. Так что, в имении твоем есть уж Божий храм?
– Нет пока, настоятель. Сил и денег недостает все сразу поставить. И так к зиме торопился жилье срубить – не спать же людям на снегу.
– О людях заботишься, то похвально, – закивал одобрительно Савва. – Но и о душе забывать не след.
– Летом поставлю. Имение себе каменное строить почал, и храм возвести хочу. И не деревянный, а из камня, чтобы на века.
– Разумно и рачительно. Я благочинному в Коломну отпишу, пусть поможет со священником. Да про колокол не забудь.
– Об этом особо позабочусь, отче!
Настоятель внимательно посмотрел на меня, огладил бороду, помолчал, думая о чем-то своем, и неожиданно произнес:
– Со стряпчим виделся днями.
– Это с Кучецким?
– А что, у государя Василия Иоанновича есть разве другой стряпчий? – Савва посмотрел на меня недоуменно. – Рассказывал он вкратце о поместье твоем. Говорит, не ошибся государь наш в тебе. Острог-де ты целый возвел за столь короткое время, поместье накрепко заплотил.
– Жизнь заставляет, настоятель.
– Ну, с Богом, Георгий! Пусть Он не оставляет тебя своей милостью, – перекрестил он меня на прощанье.
Я откланялся и вышел. Интересно, к чему бы это настоятель про Кучецкого вспомнил? Хитер настоятель и опытен, ничего просто так говорить не станет. Заехать, что ли, на обратном пути к стряпчему? Так вроде не так давно и виделись. Потому мимо проехал, через Москву, и – в имение. Как оказалось, вовремя.
На следующий день после приезда прибежал ко мне стражник.
– Князь, там калика перехожий обогреться просится. Впущать? Невмочь ему на холоде, сказывает.
Я было рот открыл, чтобы разрешить, да тревожная мысль одна пронеслась в голове. Я пошел со стражником к воротам, поднялся по лесенке в сторожку и выглянул. У ворот в ветхом тряпье трясся от холода нищий. Мне сразу бросилось в глаза: на обеих кистях не было пальцев.
– Эй, прохожий! Ты где пальцы-то потерял?
– Так наморозился. Пальцы на руках и ногах ни тепла ни холода не чуют.
Твою мать! Такое бывает при проказе, или, по-научному, лепре.
Я повернулся к стражнику:
– Ты до него дотрагивался?
– Нет, я же в сторожке, а он – за воротами.
– Твое счастье!
Я вытащил пистолет и навел на голову несчастного… Эхо выстрела прокатилось над деревней. С веток поднялись встревоженные вороны.
Нищий упал. Стражник от удивления вытаращил глаза.
– К-к-князь, ты за что его порешил? – Стражник смотрел на меня с нескрываемым страхом. – Ну, не хотел пускать – просто прогнал бы. За что человека сирого да убогого обидел?
– Прокаженный он. Коли пустил бы на ночлег, как раз всех нас в деревне и заразил бы.
Стражник с ужасом перекрестился:
– Свят, свят, свят!
– Ежели бы ты до него дотронулся, мне и с тобой пришлось бы поступить точно так же. При проказе так: одного пожалеешь – вся деревня вымрет.
А к сторожке, встревоженные выстрелом, уже бежали ратники.
Я с удовлетворением отметил про себя, что некоторые одеты не полностью – кто без шапки, кто без тулупа, но все – с оружием. На поясах – сабли, в руках – пищали. Верно все. Воин без оружия – хуже, чем голый.
Запыхавшийся Федька взлетел по лесенке в сторожку и с ходу крикнул:
– Кто стрелял?
– Я стрелял, Федор. Пришлось прокаженного у ворот застрелить. Жалко Божьего человека, но иначе всем нам – смерть, медленная, мучительная и заразная. Оттащите его труп подальше в лес и сожгите. Руками не трогать, волочить палками с крюками. Палки опосля тоже сжечь. Сам лично проследи.
– Понял, князь, исполню, как велишь, хоть и не по душе это мне. Но коль говоришь, что нет другого способа беду отвесть… – Он развел руками и пошел за баграми.
Вскоре в лесу заполыхал костер, и даже в деревне почувствовался сладковатый запах горящей человеческой плоти.
Ратники, сначала пребывавшие в оцепенении от моего поступка – как же, без вины Божьего человека застрелил, прослышав о проказе, резко изменили отношение к ситуации.
– Правильно князь сделал, что заразу в деревню не допустил, – пробасил Демьян, – не по злому умыслу свершил он убойство сие.
Говорившего поддержали все. Одно дело – сирого нищего калеку пожалеть, другое – спать рядом с прокаженным. Никому не хотелось обречь себя на медленное и мучительное умирание. О проказе наслышаны были многие.
Жестоко я поступил? Да! Но вины своей я в том не видел. Да и сам несчастный мучился. Французы говорят в таком случае: «ку де грае» – «смертельный удар, кладущий конец мучениям».
Кончилась зима веселой Масленицей, с непременным катанием на санях. И взрослые, и дети облюбовали крутой склон, ведущий от деревни к лугу и реке, и с удовольствием, с радостными криками и визгом, скатывались на санках вниз. Даже я, отбросив на время солидность, скатился пару раз, вызвав восторженные крики крестьян и холопов. Не всегда же быть суровым и строгим, иногда и подурачиться можно.
Снег уже потемнел, потяжелел и стал проседать. Кое-где – в солнечных местах – уж проталинки появились.
Я съездил по делам в Разрядный и Поместный приказы, а потом и Федора Кучецкого заодно посетил. Обнялись, посидели за чаркой вина, отобедали. И под конец Федор наклонился ко мне:
– Слушай, Георгий, в это лето стройку лучше не затевай.
– Почему так?
– От лазутчиков да купцов прознали мы, что татары зашевелились. Неясно все пока, зыбко. Но просто так слухи такие не возникают. Предостеречь тебя хочу.
– Может, мне и вовсе в Вологду пока перебраться?
