И она улыбнулась так, как улыбалась за карточным столом кавалеру, которого жестоко обыграла, чтобы облегчить ему горечь утраты: ласково и в то же время победительно.
По дороге во дворец она с трудом вернула себе то беззаботно-фривольное настроение, которое необходимо в светском обществе. Печальные мысли возникают в самую неподходящую минуту – и как бы Лизетта Темрюкова-Черкасская ни молодилась, как бы ловко ни управлялась с веером, заставляя трепетать кружева на белоснежной груди и привлекая взоры молодых вертопрахов, ей сорок два, да, сорок два, и старшая дочь ходит брюхатая.
Женщина молода до той поры, как родится первый внук. Сколько сама княгиня в юности потешалась над молодящимися бабушками! А через четыре месяца сама окажется в том же сословии – и мужчины первые дадут это понять. Особливо один… тот, которого нужно сохранить, невзирая ни на что…
Интрига, сперва имевшая в голове вид туманный и невнятный, обретала четкие очертания. Когда экипаж остановился и дверца распахнулась, княгиня уже представляла себе все свои действия по крайней мере на сутки вперед.
Она не осталась в Зимнем и до полуночи – сослалась на нездоровье и уехала. Но нездоровье разом прошло в экипаже. Княгиня велела везти себя к Полянским – в дом не самого первого разбора, но славившийся развлечениями и карточной игрой, порой весьма рискованной. Именно там она рассчитывала застать любовника.
Дени, служивший в Коллегии иностранных дел, был одним из тех столичных чиновников, что получают скромное жалование, однако знакомы всему свету и пользуются своими связями. Он был помощником управляющего архивом – должность, казалось бы, не Бог весть какая, но человек, умеющий отыскивать древние документы и сопоставлять их, готовить вразумительные выписки и делать толкования, оказался в большой моде – поскольку сама государыня увлекалась историей. Дени был ей даже представлен. Приглашений на балы, тем более интимные вечера в Эрмитаже, он не получал, но несколько раз бывал зван с утра в кабинет к ее величеству. На этом основании его хорошо принимали во многих столичных домах.
Княгиня, все еще имевшая возможность находить любовников среди молодых гвардейских офицеров, несколько лет назад приблизила к себе этого человека чуть ли не из баловства – и не пожелала с ним расставаться. Но она знала: связь с красавцем-гвардейцем свет одобрит, аристократка и гвардеец – это достойный союз, а связь с чиновником ее в глазах света унизит. Поэтому она очень заботилась о всевозможной таинственности.
Как всякая светская дама, она смолоду затвердила наизусть «Учебник четырех цветов» парижского издания, диктовавший правила, как составлять наряды, подбирать оттенки и вести себя в любом обществе. Оттуда русские красавицы взяли многие знаки веерного языка и добавили их к тем, что были унаследованы от матерей.
Войдя в гостиную, княгиня прежде всего направилась к хозяину и хозяйке, которые разом пошли ей навстречу. По ее наряду они догадались, что дама прибыла из дворца, и тут же задали ей множество вопросов о государыне, о светских знакомцах, о депешах из Валахии и из Крыма от князя Долгорукого, о турках и татарах, о модных уборах знатной щеголихи княгини Куракиной, о новостях из чумной Москвы, и верно ли, что уже втихомолку готовятся служить панихиду по фавориту. Составился кружок, гостью усадили на канапе, лакеи придвинули стулья, и около получаса речь шла о делах придворных. Потом княгиня получила возможность осмотреть гостиную и увидеть наконец Дени, который, услышав о ее приезде, нарочно подошел и встал так, чтобы быть замеченным.
Княгигин веер висел на правой руке. Она под прикрытием широкой юбки закрыла его, потом, положив руку на колени и глядя в лицо собеседницы, раскрыла наполовину и, словно помогая себе жестами выразить мысль, взмахнула правой рукой так, что край веерных планок коснулся лба. Потом, раскрыв веер, она несколько раз обмахнулась и, не прерывая беседы, не глядя в сторону Дени, медленно сложила планки и захватила их левой ладонью.
Первый маневр означал «мои мысли с вами», второй – «приходите, я буду вам рада».
Княгиня знала, что любовник заметил знаки и через несколько минут покинет гостиную. А если на них обратил внимание кто-то еще – пусть помучается, соображая, который из двух десятков кавалеров приглашен в спальню.
Некоторое время спустя, сыграв несколько партий в нормандский пикет, княгиня ушла с хозяйкой дома в одну из малых гостиных, расположенных анфиладой, там им подали мороженое, и уже оттуда княгиня незаметно покинула дом.
Она знала, что Дени из окна наемного экипажа следит за ее каретой. И в превосходном настроении, назвав кучера не Гришкой, а Григорием Фомичом, велела везти себя домой.
Ирина Петровна дремала в кабинете, ожидая явления госпожи. Она получила обычное повеление насчет калитки и сама пошла впустить ночного гостя, а княгиня встала посреди уборной комнаты, позволяя девкам расшнуровать и спустить платье, отвязать и снять нижние юбки, отцепить поясок с карманами – в левом лежала гость выигранных червонцев. Потом она села, девки сняли с нее башмачки и стянули чулки, особая мастерица взялась распускать прическу. Когда волосы были убраны под ночной чепец, девки принесли в кувшинах воду, горячую и холодную, принесли баночки с притираниями, умыли и вытерли госпожу тонкими белоснежными полотенцами.
Она улыбалась, думая о том, кто ждет ее в спальне. Из всех сердечных друзей этот был лучший – ему и подарки делать было приятно… а ведь одних подарков он за годы их связи получил на несколько тысяч рублей…
Вспомнив об этом, княгиня нахмурилась. Никто не видел ничего противоестественного в том, что дама, будучи старше и богаче, дарит любовника табакерками, дорогими пряжками, перстнями и прочими необходимыми в свете вещицами. Даже коли он вдруг находит в кармане кафтана туго набитый кошелек – и это даме не укор, ибо так поступают многие.
Но нахмуренный лоб разгладился – княгиня вспомнила свою затею. До правды она докопается – а пока что помышлять о правде? Есть и более приятные вещи на свете.
Она вошла в спальню. Дени, как ему и полагалось, сидел с книжкой. Княгиня, не властная над причудами памяти, вспомнила – сколько же книг куплено для его увеселения? Целая библиотека набралась – и никто их во всем доме не читает!
– Лизетта, друг мой, – сказал Дени, вставая. – Тебя огорчили?
– Да, – ответила она. – Я была у Авдотьи – вообрази, девка-то так и не нашлась. До девки мне дела нет, пусть бы и вовсе пропала – не такое сокровище, чтобы о нем жалеть. А Авдотья убивается.
– Никогда не понимал твоей привязанности к Егуновой, – сказал Дени.
– Росли вместе, да и родня. А еще – я с ней, Дени, такой умницей сама себе кажусь! – княгиня рассмеялась. – Я за то ее люблю, что она меня любит, и ей все равно, какое на мне платье, какие ленты, даже если я к ней в рубище приползу – она мне будет рада, она привязчива. Не дай Бог, со мной что случится – она Петрушу не оставит, а про другую свою роденьку я бы сего не сказала.
– Было ли что от Петруши?
– Побойся Бога, легко ли посылать письма из зачумленного города? Курьеры возят ее величеству пакеты от фаворита, и то – я чай, их по три часа окуривают, чтобы заразы не разнести!
