В день референдума вся столица, впрочем, наверное, как и все другие города и населенные пункты Торна, была увешана портретами кандидатов на эталонную внешность будущего года. Куда ни кинь взгляд, отовсюду: из витрин магазинов, с крыш домов, из окон квартир, с обложек журналов в газетных ларьках, – буквально отовсюду улыбались белозубые и ясноглазые, веселые и жизнерадостные претенденты.
В большой зал Дворца Независимости, где изъявляли свою волю жители столицы, Бартенев пришел в сопровождении секретаря Аль-Кор Мо. Появление одного из кандидатов было встречено восторженными овациями всех присутствующих. Бартенев, смущенный столь пристальным вниманием к своей персоне, помахав приветственно рукой, попытался затеряться в толпе.
Кто-то крепко схватил его за локоть. Обернувшись, Бартенев увидел министра Эр-Хон Га.
– Добрый день, мей Бартенев! Вы уже проголосовали?
– Нет, я только что пришел.
– А я здесь с самого утра. Так сказать, общественный наблюдатель за проведением референдума.
– И как проходит референдум? – вежливо поинтересовался Бартенев.
– Великолепно! Почти семьдесят процентов населения уже сделали свой выбор.
Из-за спины министра появилась его жена.
– Ах, мей Бартенев, я уверена, что в столице победите именно вы! Я так сожалею, что наш мальчик родился слишком рано и не будет похож на вас!
– Благодарю вас, мейс. – Бартенев галантно поклонился и искоса, с извиняющейся улыбкой посмотрел на министра.
На Эр-Хон Га слова жены не произвели абсолютно никакого впечатления, он все так же приветливо улыбался Бартеневу.
«Вот и еще один плюс стандартизации внешности, – подумал Бартенев. – Муж уже не может предъявить жене обвинение в неверности на основании того, что ребенок на него не похож».
Эр-Хан Го подвел Бартенева к регистрационному столику, где он получил круглый пластиковый жетон. Бартенев опустил жетон в машину для голосования и нажал кнопку с номером 4 – блондинка, похожая на мышку из диснеевских мультфильмов.
Утром следующего дня Аль-Кор Мо ворвался в кабинет Бартенева без обычного стука в дверь.
– Мей Бартенев! Мей Бартенев! – кричал он, размахивая пачкой утренних газет. – Мы победили!
– Кто кого победил? – не понял Бартенев.
– Мы! Вернее, вы! – Секретарь плюхнулся в кресло, развернул газету и стал читать, повышая голос на каждом новом имени. – Аль-Эм Ро – девятнадцать и три десятых процента, Гек-Со Рум – двенадцать и две десятых процента, Хри-Эн Гро – девять и три десятых процента, Ах-Том Ка – семь и одна десятая процента, Илья Бартенев – пятьдесят два процента ровно! Вы победили, мей Бартенев! Победили с небывалым перевесом голосов!
Бартенев почесал затылок.
– И что я теперь должен делать?
– Вы становитесь почетным гражданином Торна. Начиная с сегодняшнего дня все мальчики на Торне будут рождаться с вашей внешностью. Я же говорил вам, мей Бартенев, что лица землян станут очень популярными! – Мо в запале хлопнул пачкой газет по столу. – Нам бы еще земных женщин!
Бартенев уныло раскачивался на задних ножках стула.
– Кроме того, мей Бартенев, по опросу, проведенному во время референдума, самым популярным именем на сегодняшний день является имя Илья! Ваше имя! Так что многие младенцы унаследуют от вас не только внешность, но и имя!
– Хорошо еще, что не фамилию, – мрачно буркнул Бартенев.
Мо удивленно поднял брови.
– Вы не рады, мей Бартенев? Вас что-то тревожит?
– Нет. Меня ничто не беспокоит. – Бартенев кисло улыбнулся. – Раз уж суждено мне обзавестись кучей маленьких братишек, что ж, видно, так тому и быть. Сам согласился.
Руки Бартенева автоматически перебирали бумаги на столе и вдруг остановились, наткнувшись на полученное несколько дней назад и уже прочитанное письмо от матери.
– А знаете, мей Мо, – улыбнулся вдруг Бартенев. – В следующий раз я привезу на Торн свою маму. Вот она-то точно будет рада, увидев тысячи маленьких Илюшек.
ВСЕ КАК ВСЕГДА
Первые лучи восходящего солнца очистили поверхность озера от предутренней туманной дымки. Отразившись от холодного голубого зеркала, лучи брызнули на траву, заиграв переливами красок в больших, размерах с горошину, каплях прозрачной росы, повисших на острых кончиках широколистой осоки. В близлежащей роще чирикнула какая-то птаха, проснувшаяся раньше всех; сначала робко, с сонливой хрипотцой в голосе, затем – уверенно, громко, чисто. Кроны деревьев ожили всполохами крыльев и птичьей многоголосицей.
Из коттеджа на берегу озера вышли двое. Худощавый пожилой мужчина, одетый в голубые потертые джинсы и легкую спортивную куртку, шел на полшага впереди. Второй был раза в два моложе, лет тридцати, в ярком, разноцветом и бесформенном пляжном наряде. В руках он нес туго набитую авоську. Они шли через луг, ногами сбивая с травы росу и оставляя позади себя среди матового блеска две темно-зеленые дорожки.
– Все-таки жаль, что Илюша не захотел поехать со мной, – не оборачиваясь, сказал пожилой.
– Ты же знаешь, отец, что на выходные он вместе с классом едет в Альпы, – извиняющимся тоном ответил молодой.
– Альпы, Альпы, – недовольно проворчал пожилой. – Чего он не видел-то в этих Альпах?
– Может быть, как-нибудь в другой раз. – Лицо у молодого было таким, как будто у него отвратительно ноет зуб, но он тщательно старается скрыть это от окружающих, не подавать вида. – Может быть, в следующие выходные…
– А, – безнадежно махнул рукой пожилой. – Каждую неделю одна и та же история: то Альпы, то Гималаи, то Большой каньон… Вы-то сами с Галиной почему не хотите съездить хотя бы раз?
– У меня дела, – начал оправдываться молодой. – Надо по работе кое-что сделать. Галине в доме надо прибраться, за продуктами съездить…
– Дела, дела, – передразнил пожилой. – Вы же родились там! Там ваша родина!
– Ну перестань, отец, – поморщился молодой.
– Что – перестань? Оторвались от корней и не хотите сами себе в этом признаться. Живете, как бирюки, в медвежьем углу.
– Ну какой же это медвежий угол? Вокруг полно соседей.
– Что это за соседи, до которых полдня надо топать?
– На глиссере – две минуты.
– На глиссере… Сосед должен жить за стеной, чтобы ты слышал, как он своего сына за «двойку» ругает, как у него собака лает…
– Отец, давай не будем снова спорить. У нас разные представления о домашнем уюте.
Пожилой снова махнул рукой и недовольно цокнул языком.
Они вышли к серой, блестящей полосе автострады. Чуть в стороне стоял прозрачный, похожий на аквариум павильончик остановки рейсовых глиссеров. В павильончике уже сидела пожилая супружеская пара. Рядом с ними на скамейке стоял большой, туго набитый черный портфель с потускневшей медной застежкой на широком кожаном языке и ручкой, обмотанной синей изоляционной лентой.
