Ровно десять минут спустя приходит еще один курьер с корзинкой с маленькими бутылочками и одной большой бутылкой виски «Макаллан» в центре. Этот человек знает меня слишком хорошо. Я читаю открытку и смеюсь в голос. «А алкоголь способствует прощению еще лучше».
Ну да, может, это и смешно. Но я так просто не сдамся. Хотя, должна признать, моя ярость немного ослабла. К моменту следующей доставки я уже сама дежурю под дверью. Открываю ее и, к своему удивлению, вижу Дэмиена собственной персоной. Он держит пакет с покупками и одну красную розу. В его глазах одновременно игривые искорки и просьба о прощении, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не принять из его рук пакет и не прильнуть к нему.
– Можно войти?
Если бы в его голосе мне почудился хоть намек на насмешку, я захлопнула бы дверь прямо у него перед носом. Но тон его ровный и полный уважения. Несмотря на забавные подарки, ясно, что Дэмиен понимает: я всерьез рассержена.
– Ненадолго, – отвечаю я. – У меня много работы.
Он проходит, задевая меня рукой. Я чувствую знакомую дрожь, какую испытываю всякий раз в присутствии Дэмиена, и коротко вздыхаю. Но если он и слышит, то не подает виду, лишь ставит пакет и вручает мне розу.
– Прости, – говорит он.
Я отрицательно качаю головой и смотрю ему в лицо, уперев руки в бока.
– Ты ведь умный человек, Дэмиен Старк. Как ты не поймешь, что такие вещи меня бесят? Во-первых – и это бесит меня больше всего, – то, что ты попросил Лизу найти меня и помочь. И во вторых, то, что соврал мне насчет проверки ее данных.
– Но я действительно ее проверял, – говорит он. – Просто это было давно.
– Ты знаешь, о чем я.
– Да, – признает он. Делает шаг мне навстречу, и воздух между нами становится плотным. Я отступаю.
– Проклятье, Дэмиен! Мы не можем это вот так замять.
– Ты хочешь отказаться от ее услуг?
– Нет. Она мне нравится. Несмотря на то, что ты сделал. И не смей возражать. Не смей говорить, что это не имеет значения, потому что мы все равно друг другу понравились.
– Я понимаю, – серьезно отвечает он. – Но когда речь о тебе, Ники, я обо всем забываю.
– Неужели? Как романтично! – Я скрещиваю руки на груди.
Дэмиен ухмыляется, затем решительно идет мне навстречу, не давая снова отступить. Обнимает меня за талию и притягивает к себе, так что теперь мои бедра тесно прижаты к его. Я чувствую, как он возбужден, и уже готова разозлиться, что его член стоит даже несмотря на то, что я в бешенстве. Но – не выходит. Потому что я и сама возбуждаюсь, и мое тело начинает плавиться от его прикосновений.
– Можешь меня трахнуть, – говорю я, едва дыша. – Но я тебя все равно не прощу.
Он закрывает мне рот поцелуем – таким, от которого у меня подкашиваются ноги.
– Заманчиво, – улыбается он, выпускает меня из своих объятий, отступает на два шага назад и возвращается с пакетом.
– Это тебе.
Я осторожно беру, заглядываю внутрь. Там куча оберточной бумаги, я разворачиваю ее и обнаруживаю коробочку в форме собачьей будки. В замешательстве я смотрю на Дэмиена, открываю коробку. Внутри – с десяток сахарных печеньиц в виде собачьей косточки, и на каждой серебристой глазурью написано: «Прости».
– Ладно, – улыбаюсь я. – Считай, что собачка успокоилась. Спасибо за печенье. Но больше так не делай.
– Постараюсь, – отвечает он. – Но обещать не буду.
Я не могу сдержать смех. Да, это один из минусов отношений с таким мужчиной, как Дэмиен Старк. Но гораздо важнее, что мы все же обсуждаем подобные вещи. Это вселяет надежду. И склеивает трещинки в нашем хрустальном мире. Потому что чем мы крепче, тем дольше сможем сдерживать натиск суровой реальности.
– Спасибо, что пришел, – говорю я. – Хотя мог дождаться вечера.
– Нет, – коротко отвечает Дэмиен. – Не мог.
Я внимательно смотрю на него и замечаю мрачные тени на его лице.
– Узнал что-нибудь? Плохое или хорошее?
– И то и другое.
– Ладно. Начнем с хорошего.
– Суд принял решение не предавать гласности фотографии.
– Дэмиен, это же здорово! – радостно восклицаю я.
– Да, – соглашается он. – Но журналисты не дураки. Скорее всего, они попробуют зайти с другой стороны и выяснить то же, что пытаюсь узнать я, – кто прислал снимки в суд.
– Больше ничего не узнал?
Он медлит, затем отвечает:
– О фотографиях – нет. Зато выяснил, кто слил информацию насчет твоего портрета. Оказывается, скрытая камера – очень полезная штука.
– Правда? И кто же?
– Мне нужно получить подтверждение. Дай мне время, я все выясню и потом тебе расскажу.
– Ладно, – протягиваю я, испытывая некоторое разочарование, что Дэмиен не рассказывает сразу, пусть даже расследование еще не закончилось. Несколько мгновений я раздумываю – не настоять ли, но решаю, что пока не стоит. Он не говорит не потому, что хочет держать меня в неведении. Скорее, причина – его маниакальное желание держать все под контролем. Бизнес. Информацию. И даже, думаю я, глядя на коробку-будку, меня.
Звонит внутренний телефон.
– Мисс Фэрчайлд, снова доставка. Пропустить?
– Конечно, – отвечаю я, бросая взгляд на Дэмиена – но тот поднимает руки вверх.
– Это не от меня, клянусь.
Разумеется, я ему не верю. До тех пор, пока не принимаю конверт от курьера и не вижу лица Дэмиена.
– Дай я открою, – сурово говорит он.
В груди у меня холодеет. Внезапно обычный бумажный конверт становится невероятно тяжелым.
– Ты ведь не думаешь…
– Сейчас узнаем. – Он протягивает руку.
Я передаю ему конверт, злясь на саму себя за то, что не могу набраться смелости и открыть его, и одновременно испытывая горячую благодарность за то, что Дэмиен здесь, со мной. Он берет конверт через платок, затем вскрывает его и заглядывает внутрь.
– Нет, – твердо возражаю я. – Я тоже хочу посмотреть.
Выражение лица Дэмиена напряженное, и я уже готовлюсь к отказу. Но затем он кивает и переворачивает конверт, высыпая содержимое на полированную поверхность стола.
Шесть фотографий. Я в детском саду. Я в короне на своем первом конкурсе, волосы завиты в локоны. Я, я, я, я. На каждой фотографии мое лицо перечеркнуто красным фломастером, который так сильно вдавливали в фотобумагу, что краска стерлась, и на месте моего лица остались лишь обтрепанные кресты. Среди фотографий – листок, на котором заглавными буквами, вырезанными из газет, написано:
ТЕБЯ ВООБЩЕ НЕТ.
Я неподвижно смотрю на них – странно, что в комнате вдруг стало так тихо. Странно, что я не кричу, – хотя так не должно быть! В мире вдруг воцарилась гробовая тишина. Черт, сам мир вдруг превратился в могилу. Ни звука. Ни цвета. Ни света. Все стало серым. Даже эти красные кресты посерели. Серая комната постепенно погружается во тьму. Туманную, кромешную тьму, которая обволакивает меня, затягивая все глубже, глубже, глубже…
