На помосте Фатлаха окатили водой из кожаного ведра. Душегуб ошалело затряс головой и попытался подняться на колени, но, поскользнувшись на мокрых досках, снова упал, ударившись виском о помост. Двое стражников подхватили его за локти и притянули спиной к столбу. Третий быстро обернул два широких кожаных ремня вокруг груди и пояса Фатлаха. Третий ремень сдавил душегубу шею.
Точно так же поступили и с Ташриком, который вновь попытался было оказать сопротивление, но быстро сдался, когда ремень сдавил ему горло.
Джи-Си оказался возле среднего столба. Справа от него находился столб, к которому был привязан Ташрик, слева – тот, у которого предстояло встретить смерть Фатлаху.
– Мне кажется, что вам будет удобнее, если вы развяжете мне руки, – обратился Джи-Си к стражникам, начавшим привязывать его к столбу.
Один из стражников, на которого в этот момент смотрел приговоренный, скривив губы в ухмылке, процедил сквозь зубы:
– Ничего… Мы и так управимся… Не впервой…
– По-моему, ремень на груди чуть слабоват, – заметил Джи-Си, переведя взгляд на другого стражника.
Самаритянин молча подтянул ремень.
– Благодарю вас, – улыбнулся ему Джи-Си.
Озадаченно поджав губы, стражник отошел в сторону от приговоренного, у которого явно с головой было не все в порядке. Он состоял на службе при Светлом Храме Небесного Отца и был доволен этим. Но, вопреки тому, что говорили храмовики, он, как и всякий простой самаритянин, верил в приметы, одна из которых гласила, что тот, кто обидит убогого, тем самым навлечет на себя гнев Небесного Отца. Возможно, все это было пустым суеверием. Но к чему простому человеку искушать судьбу, которая и без того далеко не всегда бывает к нему благосклонна? Совершенно ни к чему!
Оставшийся стоять на ступенях Светлого Храма главный толкователь Наставлений Небесного Отца вновь вознес руки над головой. На этот раз слова его были обращены к троим осужденным, привязанным ремнями к столбам:
– Душегубы и еретик! Прежде чем приговор будет приведен в исполнение, у вас есть возможность обратиться с последними словами к гражданам Волвара! Говори первым ты, душегуб Ташрик!
Названный душегуб покрутил кудлатой головой, чтобы хоть немного ослабить ремень, сдавивший шею. Взгляд его скользнул по толпе, обратился в сторону Светлого Храма и остановился на главном толкователе Наставлений. Набрав полные легкие воздуха, Ташрик хрипло прокричал:
– Будь ты проклят, чирий смердящий! Чтобы слимп, покрытый лишаями и коростой!..
На этом речь душегуба была прервана стражником, ударившим его кулаком в живот.
– Говори ты, душегуб Фатлах! – недрогнувшим голосом назвал имя второго душегуба храмовик.
Но Фатлах еще не до конца пришел в себя после того, как его избили на лестнице. Взгляд его бесцельно блуждал по сторонам, ни на чем не задерживаясь более чем на одно мгновение. Похоже было, что душегуб все еще плохо понимал, где он находится и что с ним происходит.
Выждав минуту и не услышав никаких слов от Фатлаха, главный толкователь Наставлений Небесного Отца обратился к третьему приговоренному:
– Говори ты, еретик и вероотступник, называющий себя Джи-Си!
– Благодарю вас, уважаемый! – Джи-Си послал улыбку в сторону стоявшего на лестнице храмовика, после чего обратился к собравшимся на площади самаритянам: – Я приношу свои извинения тем, кого невольно ввел в заблуждения, называясь представителем компании, возглавляемой Небесным Отцом. Но при этом я уверен, что вы сможете оценить высокое качество и доступные цены тех товаров, которые предлагает вам наша компания. Имя компании, которую я представляю, пользуется известностью и имеет хорошую репутацию среди миллиардов и миллиардов покупателей, принадлежащих к самым разным расам. Ведь диван всегда остается диваном, независимо от того, кто на нем лежит…
– Что он несет! – болезненно поморщился Морин.
– Не знаю, – пожал плечами Тротт. – Но, следует признать, он может вызвать интерес у аудитории.
– Если он сейчас же не умолкнет, я сам его убью, – зло процедил сквозь стиснутые зубы Морин.
– Джеймс показал тебе, где у Джи-Си находится выключатель? – усмехнулся Тротт.
Стоявший на лестнице храмовик сделал знак командиру стражи, и тот, подойдя к столбу, к которому был привязан Джи-Си, негромко произнес:
– Заканчивай. С тобой хочет говорить главный толкователь Наставлений.
– Увы, мне подсказывают, что я уже исчерпал лимит времени, отпущенного мне для выступления, – улыбнулся Джи-Си толпе окружающих помост самаритян. – Благодарю вас за внимание и надеюсь на новую встречу. Помните: компания «Хорн» – это товары, незаменимые в быту, по удивительно низким ценам!
Сказав это, Джи-Си умолк.
Молчала и толпа, не зная, как реагировать на услышанное.
– Как я понял из твоей речи, Джи-Си, – громко произнес главный толкователь Наставлений Небесного Отца, – ты не желаешь отречься от своих заблуждений и вернуться в лоно Храма Небесного Отца?
– Я очень сожалею, – ответил Джи-Си, проявляя достоинство и такт, – но я работаю на другую компанию.
Храмовик с сожалением развел руками:
– Ты сам выбрал свою судьбу.
– Не совсем так, – улыбнулся в ответ ему Джи-Си. – Я выполняю то, ради чего был создан. Мною руководит тот, кого в беседе с вами я называл Небесным Отцом. Я не могу изменить своей судьбы, даже если бы захотел сделать это. Но, признаюсь честно, я этого и не хочу. Я делаю то, что должен делать, и мне нравится моя работа.
– Мне нравится твоя убежденность в собственной правоте, Джи-Си, – произнес главный толкователь Наставлений Небесного Отца. – Если бы на то была моя воля, я бы, возможно, помиловал тебя. Но ты сам слышал, тебя приговорил к наказанию народ.
– Лицемер, – процедил сквозь зубы Морин.
– Еще какой, – согласился с ним Тротт.
– Я готов понести наказание. – Джи-Си гордо, насколько позволял это сделать столб, в который упирался затылок, вскинул подбородок.
– Приступайте, – махнул рукой стражникам главный толкователь Наставлений Небесного Отца.
Сам же он, не дожидаясь начала казни, повернулся к площади спиной и, быстро поднявшись по лестнице, скрылся в дверях Храма. Храмовик терпеть не мог крови, от одного вида которой ему становилось дурно.
– Помилуйте… Помилуйте… – обреченно запричитал Ташрик, когда стражник перерезал кинжалом веревку, стягивающую руки душегуба, и стал заводить их за столб.
– Помилуйте! – исступленно завопил он, когда ладони его оказались прижатыми к чуть шероховатому дереву.
Один стражник держал руки душегуба за кисти, другой же, опустившись на колено, приложил к запястью приговоренного небольшую дощечку, приставил к ней длинный гвоздь толщиною с палец и сильно ударил по шляпке деревянным молотком. Мольбы о пощаде сменились криком отчаяния и боли. Пробив насквозь живую плоть, острие гвоздя вошло в дерево. Из-под разорванной кожи потекла струйка крови. Стражник еще пару раз стукнул молотком по шляпке гвоздя, глубже загоняя его в столб, и, чуть переместившись в сторону, взялся за второй гвоздь.
