Последними вышли трое дюжих охранников, которые несли на плечах ковер.
– А это еще зачем? – приподнял брови Демьянов.
– Говорят, труп врага всегда хорошо пахнет, – произнес человек в берете. – Когда-то он заставил меня застрелить нескольких собачек. А теперь вот сам принял собачью смерть. Жизнь штука переменчивая.
Его фамилия была Васильев, но Демьянов из донесений Топора знал его как «Пиночет». Именно он стал после гибели Черепа главой службы безопасности компании.
Теперь он стоял рядом с бойцами Демьянова – со свободными руками, не под прицелом, но под присмотром. У майора и в мыслях не было слишком доверять единожды предавшему. Надо бы распорядиться, чтоб этого человека после победы задвинули подальше, свинофермой руководить.
Демьянов приказал носильщикам положить на землю и развернуть свою ношу. Он видел, что на ковре проступали бурые пятна.
В ковре действительно оказалось то, что он и ожидал увидеть.
Демьянову против воли даже стало его жаль. Не Саурон и даже не Саруман, а больной и преждевременно постаревший человек, который перед смертью потерял все и был предан всеми. Ведь на глазах олигарха рухнула его империя, которую он сумел сохранить даже после Армагеддона. Были люди и хуже него. Демьянов таких видел.
Но тут майор вспомнил обо всех, кто погиб в Подгорном, и жалость прошла.
– Ну его к черту. Сожгите в котельной, а пепел развейте по ветру. На пустыре.
– А с этими что делать? – Колесников указал на высокопоставленных пленников.
– Вы не посмеете меня тронуть! – благим матом заорал бывший заместитель губернатора. – Я государственный служащий.
– И это значит, тебя пули не берут и веревки не душат? Надо бы проверить, – оскалился Топор, но Демьянов бросил на него сердитый взгляд.
– Мы держим слово, – сказал он. – Тех из ваших людей, кто попал к нам в плен на севере с оружием в руках, ждут принудительные работы. На ограниченный срок. Вас, «элиту» этого замечательного города – тоже. Почувствуйте на себе жизнь ваших холопов. Но вы будете жить у себя в домах. Разве что придется потесниться. Квадратные метры будут поделены по душам, а продукты – по едокам. И никаких холопов больше не будет. Все равны.
– А женщины? – это подала голос вдова Мазаева, отчаяние, видимо, придало ей смелости. – Тоже за плуг?
У нее был красивый голос оперной певицы.
– В том, что касается виновных – никаких исключений. Просто более щадящий режим, особенно для вас.
Похоже, она носила ребенка, но Демьянов был далек от традиций кровной мести. Пора уже заканчивать эту «войну алой и белой розы» и приступать к нормальной жизни.
Внезапно он повернулся к Колесникову.
Рассказывая об этом дне много лет спустя, командир вооруженных сил Подгорного всегда будет говорить, что на лице Сергея Борисовича в этот момент ничего не отражалось. Только смертельная усталость.
– Олег, – голос его был тихим, будто он не хотел, чтобы другие его слышали. – Мне надо передохнуть. Ты помнишь, что я говорил. Позаботьтесь, чтоб все прошло гладко. Мне надо посидеть пару минут.
– В домике для гостей есть все условия, – угодливо предложил Васильев. Он стоял рядом, и, похоже, у него были очень длинные уши. – Можете даже в бане попариться.
– Дайте только поспать, – отмахнулся майор. – К утру я буду…
Он не договорил, лицо его исказилось, словно он съел что-то очень кислое.
Он не делал никаких картинных движений, не хватался за сердце, а просто присел на корточки. Лицо его, и до этого имевшее сероватый оттенок, быстро теряло остатки краски.
– Сергей Борисович, что с вами? – это был голос Колесникова.
– Я в порядке, – без выражения ответил Демьянов. Ему было неприятно, что все взгляды направлены на него. Он попытался даже изобразить бодрую усмешку: мол, пустяки, дело житейское. И очень удивился, что мир вдруг начал поворачиваться, будто он сидел в кабинке аттракциона.
Усилием воли ему удалось подняться на ноги, но пройти он сумел всего пять шагов.
«Как не вовремя, мать его…» – подумал майор, а его уже обступили.
– У меня есть нитроглицерин в кармане. Я сам сердечник, – это был взволнованный голос Бурлюка. – Да отпустите меня, бараны! Это не динамит, а таблетки. Врача ищите, вы что, не поняли?
– Я доктор, – из шеренги пленников сделал шаг вперед пожилой усатый мужчина в черном костюме. Это был личный врач Мазаева, из дверей особняка он вышел с чемоданчиком, который его заставили оставить у порога. – Можно подойти? Только пусть ваши орлы не стреляют.
Бурлюк наконец-то получил разрешение достать из кармана пузырек с лекарством. Хотя за «барана» кто-то двинул ему под ребра.
Но все это уже было где-то далеко и казалось миражом, затянувшимся сном, после которого все равно придется просыпаться.
Проваливаясь в темноту, Демьянов думал о ненавидящих друг друга людях в Подгорном и Заринске. О смертельных врагах, которым предстоит жить вместе на этой земле. О сделанном. О том, что несделанного осталось гораздо больше. О сборе урожая и подготовке к зиме…
Уже перестав получать сигналы от органов чувств, майор успел осознать, что происходит. Ему стало стыдно, что он совсем не вспоминает о Калининграде. Выходит, его семья была здесь. На середине этой мысли его сознание отключилось, и пришло полное забытье. Он умер и больше ничего не успел сказать. Биологическая смерть наступила через пять минут, вызванная кислородным голоданием, но это уже не имело значения: ни одной из обращенных к нему фраз он не услышал.
Глава 3. День памяти
Вести пришли к ним ранним утром, когда Данилов, утомленный беготней и нервотрепкой, прилег отдохнуть на пару часов. Но сон как рукой сняло, когда Александр услышал эти короткие фразы.
«Мазаев сдох. Заринск сдался».
Их передавали из уст в уста. Говорили, что хозяина убили собственные охранники. Что тело его сожгли в котельной. Что даже своих подручных он достал своим маниакальным желанием воевать «до победного конца».
Данилов не мог в это поверить. Они-то морально готовили себя к долгому противостоянию.
А тут нате – все и кончилось. Может, именно из-за этой неожиданности он не смог почувствовать особой радости? А еще из-за того, что победа была всего лишь восстановлением статус-кво. И не было ни чуда, ни счастья.
Похоже, Мазаев как классический деспот настолько подмял все под себя, что другого центра принятия решений у южан не было, подумал Александр. А без такового вся его иерархическая система быстро перестроилась под новые задачи. Поголовно безоружный народ принял смену власти и курса спокойно. Быки из «Легиона» сдались без единого возражения.
Рассказывали, что даже те, кто потерял близких на севере, смирились. Плакали, бранились, но не бросались с ножами.
