Вот какой конец уготован одержимым тягой к странствиям.
Опять же – тут так спокойно, что с чего бы кому-то захотелось жить на материке? Каждый из островов архипелага превратился в идеальное место для воспитания детей: покачивающие листьями кокосовые пальмы, просторные белоснежные пляжи, прозрачные голубые лагуны.
И все люди ныне так невинны и спокойны – и все потому, что эволюция избавила их от рук.
Ибо сказано «Мандараксом»:
Ремеслам и земным трудам
Себя отдам сполна;
Для праздных рук найдет всегда
Занятье Сатана.
Айзэк Уоттс (1674–1748)
34
Миллион лет тому назад молодой перуанский летчик, подполковник, вел свои истребитель-бомбардировщик, бросая его от одного разреженного облака к другому на самой границе земной атмосферы. Звали его Гильермо Рейес, и находиться на такой высоте он мог благодаря специальному костюму и шлему, наполненным изнутри искусственным воздухом. В те времена люди проявляли чудеса изобретательности, добиваясь воплощения в жизнь своих самых невероятных мечтаний.
Некогда у полковника Рейеса состоялся так и не завершенный спор с приятелем-авиатором относительно того, есть ли что-то более приятное, чем секс. И вот теперь он поддерживал по рации связь с тем же самым приятелем, который находился на авиабазе в Перу и должен был сообщить ему, когда их страна официально объявит войну Эквадору.
Подполковник Рейес уже привел в действие мозг огромной самонаводящейся ракеты, подвешенной под брюхом его самолета. Ракете впервые предстояло узнать вкус жизни, но ее уже безумно влекло к тарелке радара, установленного на вышке управления в Международном аэропорту Гуаякиля, который с полным правом мог считаться военным объектом, поскольку Эквадор держал там десять военных самолетов. Эта удивительная любительница радаров под брюхом подполковничьего самолета напоминала гигантских сухопутных черепах с Галапагосских островов – в том смысле, что носила все, необходимое ей для жизнедеятельности, под своим панцирем.
Наконец ему дали по рации разрешение запустить ее.
И он запустил.
Его оставшийся на земле приятель полюбопытствовал, какое ощущение испытываешь, выпуская на волю такую штуковину. Подполковник ответил, что, наконец, испытал нечто более сильное, чем сексуальное наслаждение.
* * *
Ощущения молодого подполковника в момент пуска ракеты, разумеется, носили чисто умозрительный характер, будучи от начала до конца порождением его большого мозга, – поскольку самолет при отделении ракеты, устремившейся к своей всепоглощающей любви, не дрогнул, не отклонился от курса, не ушел вверх и не нырнул. Он продолжал лететь в точности как и прежде благодаря тому, что автопилот мгновенно компенсировал внезапное изменение в его весе и аэродинамике.
Что касается виденных Рейесом подробностей пуска, то он летел на слишком большой высоте, чтобы ракета оставляла за собой белый хвост пара. Выхлоп ее двигателя был чистым – так что Рейес увидел лишь металлическую сигару, которая быстро сжалась до размеров темного пятнышка, затем просто точки и наконец исчезла совсем. Она растворилась в воздухе так скоро, что трудно было поверить в то, что она вообще существовала.
И все кончилось.
Если где-то и мог сохраниться след произошедшего только что в стратосфере – так только в большом мозгу Рейеса. Он был счастлив. Он испытал робость. Трепет. Опустошенность.
* * *
Со стороны Рейеса не было сумасшествием, когда ему казалось, что совершенный им только что акт сродни поведению самца во время половых сношений. Компьютер, неподвластный его воле после того, как он его включил, сам определил точный момент запуска и подробно проинструктировал пусковое устройство – без всяких подсказок со стороны человека. При этом он не слишком хорошо был знаком с принципом действия всей этой техники. Подобное знание было уделом лишь специалистов. На войне, как и в любви, он был бесстрашным, полагающимся на удачу искателем приключений.
Более того, запуск ракеты в действительности был идентичен роли, исполняемой самцами в процессе размножения.
Если что-то и зависело от воли подполковника – так это дать в какой-то момент исходный толчок.
А дальше эта сигара, столь стремительно превратившаяся в пятно, затем точку и, наконец, исчезнувшая совсем, навсегда уходила из-под его контроля. С этого момента весь ее эффект сосредоточивался на противоположном конце, пункте назначения.
Он сделал свое дело. И теперь, окутанный сладкой дремотой, ощущал довольство и гордость.
* * *
Меня беспокоит уклон, который невольно приобрело мое повествование. В силу того, что несколько его персонажей были попросту помешанными, могло создаться впечатление, будто миллион лет тому назад все сплошь были сумасшедшими. Это не так. Повторяю, все обстояло совсем не так.
Подавляющее большинство людей в те времена были психически здоровы, и я с удовольствием удостаиваю Рейеса такой оценки. Главная беда, повторяю, заключалась не в сумасшествии, а в том, что человеческий мозг был чересчур большим и непрактичным ввиду его склонности обманывать своих владельцев.
* * *
Ни один отдельно взятый человек не мог ставить себе в заслугу создание столь безупречно действовавшей ракеты. Она являлась коллективным достижением всех, кто когда-либо ставил свои большие мозги на службу решению проблемы, как собрать и сконцентрировать рассеянное в природе насилие, чтобы затем в виде относительно компактных упаковок обрушить его на головы врагов.
У меня самого был глубоко личный опыт подобных мечтаний во Вьетнаме – я имею в виду минометы, ручные гранаты и артиллерию. Природа никогда без помощи человека не сумела бы стать столь предсказуемо разрушительной на небольших пространствах.
Я уже рассказывал, как застрелил пожилую женщину за то, что она метнула в нас ручную гранату. Я мог бы поведать о множестве других случаев, но ни один из виденных или известных мне понаслышке взрывов во Вьетнаме не идет ни в какое сравнение с тем, который произошел, когда перуанская ракета ткнулась кончиком носа – частью своего тела, наиболее богатой обнаженными нервными окончаниями, – в тарелку эквадорского радара.
* * *
Сегодня никто не интересуется скульптурой. Да и кому под силу орудовать резцом или паяльной лампой при помощи плавников и рта?
Однако если б было решено воздвигнуть здесь на архипелаге монумент в честь поворотного события минувшей эпохи, уместно было бы запечатлеть перед оглушительным взрывом момент соединения этой ракеты с тарелкой радара.
На лавовом постаменте под этим памятником, как выражение чувств всех тех, кто был причастен к разработке, закупке и пуску этой ракеты, а также тех, для кого производство мощных взрывчатых веществ представляло собой отрасль индустрии развлечений, можно было бы высечь такие слова:
