* * *
Подобно Эндрю Макинтошу и Зенджи Хирогуши, им никогда не суждено было узнать, что же их оглушило, – если только они не получили ответ в конце голубого туннеля, ведущего в загробную жизнь. Они примут на веру теорию капитана, будто произошедший взрыв и другой, которому еще предстояло произойти, суть следствие падения раскаленных добела валунов из космоса, – но не до конца, поскольку капитан не раз бывал уличен в глупейших заблуждениях.
* * *
Полуоглушенный младший брат капитана, начиная вновь слышать сквозь звон в ушах, затормозил на причале, возле «Bahia de Darwin». Он не ожидал обрести на судне надежное укрытие и не удивился, обнаружив его погруженным во мрак и, очевидно, безлюдным, с выбитыми стеклами, без шлюпок и с едва привязанным к причалу единственным кормовым тросом. Нос корабля был развернут от причала, и трап полоскался в воде.
Судно, разумеется, было разграблено, как и отель. Причал усеивали оберточная бумага, картонки и прочий мусор, оставленный мародерами.
Зигфрид не ожидал встретить здесь брата. Он знал, что капитан вылетел из Нью-Йорка, но вовсе не был уверен, что тот добрался до Гуаякиля. Если же он все-таки находился где-то в Гуаякиле, то, скорее всего, был теперь мертв, ранен или, во всяком случае, не в состоянии кому-либо помочь. Да и вряд ли кто в Гуаякиле в тот исторический момент способен был помочь другому.
Ибо сказано «Мандараксом»:
Помоги себе сам – и Небеса помогут тебе.
Жан де Лафонтен (1621–1695)
Самое большее, на что надеялся Зигфрид, – это найти спокойный привал среди всего этого хаоса. И в этом он не обманулся. Во всей округе, похоже, не было ни одного человека, кроме них.
Он выбрался из автобуса – чтобы попытаться унять нервную пляску, вызванную хореей Хантигтона, с помощью упражнений – прыжков, отжиманий, наклонов и так далее.
В небе поднималась луна.
И тут он заметил человеческую фигуру, поднявшуюся на ноги на палубе «Bahia de Darwin», там, где находился солярий. Это был его брат, но лица капитана в потемках не было видно, и Зигфрид не узнал его.
До *3игфрида доходили разговоры о том, будто на корабле водятся привидения, и он решил, что его глазам предстал один из таких призраков. То есть я. Он решил, будто лицезреет Леона Траута.
36
Капитан же, напротив, узнал брата и крикнул ему с палубы то, что, может быть, поддавшись искушению, крикнул бы и я, будь я материализовавшимся на его месте духом. А прокричал он следующее: «Добро пожаловать на „Естествоиспытательский круиз века“!»
* * *
Все еще сжимая в руке бутылку, хотя та уже опустела, капитан спустился на нижнюю палубу и прошел на корму, так что оказался с братом почти на одном уровне. *3игфрид, ввиду своей нынешней глухоты, подошел как можно ближе к краю причала, чтобы только не упасть в разделявший их неширокий провал, через который мостом протянулась белая пуповина троса.
– Я оглох! – громко произнес *3игфрид. – Ты тоже?
– Нет, – отозвался капитан. Он в момент взрыва находился дальше от эпицентра, чем брат. Однако у него шла носом кровь, к чему он решил относиться с юмором. Нос он расквасил о палубу, в солярии, где его застигла взрывная волна. Под действием коньяка его чувство юмора развилось до такой степени, когда все вокруг представляется смешным до колик. Упражнения, которыми *3игфрид занимался на причале, он принял за потешную пародию на танцевальную болезнь их отца, унаследованную ими от него.
– Мне понравилось, как ты копировал отца! – хихикнул он. Вся беседа велась по-немецки – на языке их детства, первом, который они узнали.
– Ади! – отвечал *3игфрид. – Это не смешно!
– Все ужасно смешно, – возразил капитан.
– У тебя есть какие-нибудь лекарства? Какая-нибудь еда? Кровати у тебя там еще остались? – спросил *3игфрид.
Капитан откликнулся цитатой, которая была прекрасно известна «Мандараксу»:
Я много задолжал; у меня нет ничего. Остальное я отдаю бедным.
Франсуа Рабле (1494–1553)
– Ты пьян! – крикнул *3игфрид.
– А почему бы мне не быть пьяным? Я ведь всего-навсего клоун, – отозвался капитан; травма, необдуманно нанесенная им с помощью коньяка собственному мозгу, сделала его крайне эгоцентричным, и он нимало не раздумывал о страданиях, которые, вероятно, испытывали люди в темном, полуразрушенном городе, лежавшем в отдалении. – Знаешь, что один из моих собственных матросов сказал мне, когда я попытался отговорить его красть компас, Зигги?
– Нет, – ответил *3игфрид и вновь начал приплясывать.
– «Прочь с дороги, ты, клоун!» – проговорил, давясь, капитан и зашелся хохотом. – Он осмелился сказать такое адмиралу, Зигги! Я бы приказал повесить его на рее, – ик – если бы кто-то не спер, ик… рею – ик. На рассвете – ик – если бы кто-то не спер рассвет.
Люди и по сей день икают. И по-прежнему бывают неспособны справиться с этим. Я часто слышу эту икоту, при которой голосовая щель человека непроизвольно смыкается и дыхание прерывается спазмами, – когда они лежат на просторных белоснежных пляжах или плещутся в голубых лагунах. Если уж на то пошло, то люди нынче икают чаще, чем миллион лет тому назад. Я полагаю, это связано не столько с эволюцией, сколько с тем, что многие из них глотают сырую рыбу, не прожевав ее хорошенько.
(ЛЮДИ)
И еще люди смеются столь же часто, как и прежде, несмотря на свои усохшие мозги. Когда они кучкой лежат на пляже и один из них вдруг вздумает пернуть, остальные дружно принимаются смеяться и смеются без умолку, в точности как это делали люди миллион лет назад.
37
– Ик… – продолжал капитан. – В сущности, мои опасения… ик… *3игфрид, оправдались. Я давно говорил, что время от времени следует ожидать падения крупных метеоритов. Именно… ик… так и… ик… произошло.
– Нет, это взорвалась больница, – опроверг *3игфрид (ибо ему это виделось так).
– Ни одна больница сроду так не взрывалась, – возразил капитан и, к ужасу *3игфрида, взобрался на поручни и приготовился прыгнуть на причал. Собственно, расстояние их разделяло не слишком большое, каких-нибудь пара метров, но капитан был очень пьян. Тем не менее он успешно перелетел через черный провал и грохнулся коленями о покрытие причала. Это излечило его от икоты.
– На корабле еще кто-нибудь есть? – спросил *3игфрид.
– Никого здесь нет, кроме нас, двух цыплят безмозглых, – ответил тот, еще понятия не имея, что на них с братом лежит ответственность за спасение кого-то, кроме них самих, ведь пассажиры автобуса до сих пор лежали вповалку на полу. Вылезая из автобуса, *3игфрид оставил Мэри Хепберн «Мандаракс», на тот случай если ей нужно будет перемолвиться с Хисако Хирогуши. Для общения с маленькими канка-боно, как я уже сказал, компьютер был бесполезен.
