Родной брат жениха Сергей топтался у входа в комнату и немного брезгливо оглядывал гостей. То, что они братья, визуально никаким образом не заметно – Антон высокий и кучерявый, с грубыми, угловатыми чертами лица, а Сергей среднего роста с мягкими линиями лица и «гусиным» носом. Разница между ними пять лет, но такое ощущение, что временной разрыв достигал иногда почти пятидесяти.
В детстве во дворе, где они жили, частенько затевались драки – между собой или с ребятами из соседнего двора. Сергей поглядывал за своим братом, но мало когда вникал в его детскую жизнь, наоборот, частенько защищал не Антона, а соседа, рядом живущего на площадке, – Женю. Почему так? На этот вопрос он почти никогда не искал ответа, и даже не задавал его себе – просто делал.
Между братьями всегда протягивалась линия отстраненности. Родственная близость носила неосознанный характер, словно кто-то навязал это чувство, а оно не было рождено в глубинах души. Долгое время эта братская непохожесть незаметно разводила их в противоположные стороны.
Ему даже тяжело было вспомнить совместные игры на улице. Однажды они дома брызгали из бутылок водой друг на друга, вся квартира была в потеках воды. Мама вышла в магазин, а когда пришла – ахнула. Схватила ремень и побежала за Сергеем.
– Это не я придумал, – кричал он матери. – Я не виноват, – продолжал оправдываться Сергей, закрывшись в ванной, – это Антон начал.
– Открой, я тебе дам Антон, ты старший, своя голова должна быть плечах, – тарабанила по двери мама. А в это время младший прятался под диваном в спальной комнате.
Так и на свадьбе два брата находились в разных углах комнаты. Торжество было в самом разгаре.
Гости топтали пол под очередную песню о несчастной любви, а соседская кошка Туся осторожно прогуливалась по пустым стульям, норовя стащить со стола грязной лапой кусочек счастья.
Первый день новой семьи начался под аккомпанемент глухого, но мощного сопения молодой жены. Антон проснулся и схватился за голову: ее буквально разрезала на части пронизывающая боль. Большую часть кровати занимало грузное тело новоиспеченной супруги. Антон посмотрел по сторонам. В углу лежали подарки: ярко-красно-синий столовый сервиз, пара одеял, картина, изображающая полуобнаженную худую девушку на фоне египетских пирамид, набор китайских ножей и куча цветов, сорванных, видимо, на соседском огороде.
Полдня супруги провалялись в кровати, а под вечер решили прогуляться по улице. Любка с трудом натягивала на крупные свои плечи цветастое платье. Она стояла у зеркала, отделенная от него частоколом дешевой косметики, лака с кровавыми потеками на флаконе и недопитой бутылки шампанского, которую она еще вчера притащила с банкета. Все бы ничего, но платье обтянуло ее увесистый бюст, а дальше комкалось и никак не желало опускаться. Любка замычала. Ее голые рыхлые ляжки бессильно дрожали от нетерпения, руками она тянула платье вниз, но ткань упрямо остановилась, не дойдя до талии. Антон лежал на разостланной кровати и смотрел, с каким отчаянным упорством старается Любка надеть на себя наряд.
Это зрелище его забавляло, он удовлетворенно, без малейшего признака сексуального возбуждения смотрел на полуголую женщину. А та как будто совершала символический акт – пыталась влезть в размеры своего прошлого, когда она еще вполне стройная ходила по улице, а вслед ей свистели слегка выпившие подростки. Неравная борьба продолжалась, платье держалось на месте. В конце концов измученная женщина громко выругалась матом, села на кровать и обреченно вздохнула – платье бессильно повисло на широкой потной спине, как флаг капитуляции в борьбе за молодость.
Антон вздохнул и помог Любе снять злополучное платье с головы. Та благодарно посмотрела на него, и в ее голубых глазах он увидел странную смесь искреннего горя, нежности и обиды. Такой ее взгляд Антон видел всего несколько раз в жизни.
Возникла неловкая пауза, жизненный цикл которой оказался чрезвычайно невелик – Люба отвернулась от мужа и тихо засопела. Буквально через несколько секунд она уже бурчала, что давно пора выходить. В те дни они жили на съемной квартире, на последнем этаже девятиэтажки, а лифт с середины 90-х не работал; чтобы выйти на улицу, нужно протопать по ступенькам изрядные полкилометра.
Любка натянула другое платье – черное в белый горошек. Платье, по фасону гораздо обширнее предыдущего и больше похожее на потертый домашний халат, сразу покрыло ее тело, как чехол горбатую машину. Жена Антона постояла перед зеркалом, покрутила широким задом, осмотрела себя со спины и с сожалением плотно сжала пухлые губы – она сама себе не нравилась. Потом вздохнула, но на этот раз ее вздох был больше похож на глубокий, из недр души, стон.
Еще минуту покрутилась перед зеркалом, накрасила губы густым слоем яркой, как кровь, помады и обдала себя дешевым дезодорантом, который облаком покрыл ее, все вещи в коридоре, и едкий неприятный цветочный аромат достал даже до Антона, который сидел на стуле в кухне и курил.
– Я готова. Как я тебе? – сказала Люба и повернулась к мужу.
Тот обсмотрел ее с ног до головы – жена выглядела гораздо старше своих 24 лет, у глаз уже виднелись несвойственные возрасту морщины, просторное платье не смогло полностью скрыть полноту, а ярко намалеванный макияж только подчеркивал ее возрастную усталость. Но тогда Антон всего этого не замечал – он любил Любу.
– Ты красивая, мужики будут мне завидовать, – сказал муж и улыбнулся.
– А ты гляди в оба глаза, чтобы не отбили меня, – то ли серьезно, то ли шутя ответила Люба и тоже слегка улыбнулась.
Через час они шли темной улицей к бару «Дубок». Антон поддерживал неумело жену за локоть, ведь он не привык к женской компании. До нее у него не было долговременных любовных отношений, ему никак не удавалось завести знакомство на улице. С Любкой его познакомила Ирина, мама Антона, – та оказалось какой-то дальней родственницей, а мать видела, как сын мается без женской ласки, вот и решила свести их, пригласила на день рождения. До конца жизни Ирина будет жалеть о своем поступке и мучиться в бессилии их разлучить. Это мучение имело начало, но не имело конца, и гораздо позже Антон поймет свою мать.
А тогда, под вечер в баре традиционно многолюдно. Слышен запах шашлыка, который готовят тут же во дворе, на сценке певица с пропитым хриплым голосом поет о том, как она сядет в кабриолет и уедет куда-нибудь. Бряцает гитара, синтезатор поддерживает ритм в 100 ударов в минуту, а подвыпившие посетители трясут пивными животами между столиков и делают вид, что танцуют.
Антон уселся с женой недалеко от прохода в уборную, которая, кстати, находилась на улице – это обыкновенный деревянный выгребной туалет. Люба опрокинулась на спинку стула и с интересом наблюдала, как за соседним столиком два пьяных мужика спорят о том, что делают «помаранчевые» во власти. Очевидно, спор продолжался уже продолжительное время и был пропорционален двум пустым бутылкам вина.
– Ну, кто эти «помаранчевые»? Западенцы, они толком работать не умеют, все по Польшам и Германиям. И что? Что они для страны сделали? – один из собутыльников махал рукой с зажженной сигаретой.
