– Пусть так, – кивнул я. – Ты убедился в том, что можешь красть картины так же искусно, как и определять на глаз их стоимость. Зачем тебе потребовалось возвращать картину владельцу? Да еще обставлять все так, чтобы выставить похитителем меня?
Марин посмотрел на меня так, словно сомневался в моей искренности.
– Вы так и не поняли этого, инспектор?
Я недоумевающе повел плечом.
– Вы полагаете, что я похитил картину только ради того, чтобы проверить, удастся ли мне совершить идеальное преступление? – Марин откинулся на спинку стула и захохотал так, что на него оглянулись дама в огромной белой шляпе с цветами, сидевшая за соседним столиком, и официант, прохаживавшийся по веранде, чтобы убедиться в том, что ни у кого из посетителей нет претензий к качеству обслуживания. – Вы серьезно так считаете, инспектор? – вновь посмотрел он на меня.
– А что я, по-твоему, должен думать? – буркнул я в ответ.
Я уже понимал, что причина, по которой Марин решил похитить картину из коллекции графа Витольди, была иной, но другого ответа на вопрос Марина у меня не было.
– Я полагал, что в Отделе искусств у меня неплохая репутация, – улыбнулся Марин.
– В Отделе искусств у тебя репутация прожженного контрабандиста, которого непросто поймать, – довольно резко ответил я на его реплику.
Марин сделал неопределенный жест рукой, после чего снова принялся за свой салат.
– Так что же это был за эксперимент? – спросил я, хотя и понимал, что именно этого и дожидался от меня Марин.
Марин тут же положил вилку на край тарелки и аккуратно промокнул губы салфеткой.
– Мне захотелось выяснить, насколько сильно стечение внешних обстоятельств может повлиять на ценность той или иной картины. Картина «Утро», как вы сами понимаете, всего лишь слабая подделка под голландскую школу пейзажа. Но с вашей помощью мне удалось убедить графа Витольди в том, что она является наиболее ценным экспонатом его коллекции, в которой, между прочим, имеются по-настоящему достойные вещи. История с Лондонским Похитителем Картин, прибывшим с Британских островов на континент только ради того, чтобы выкрасть эту картину, сработала. Поверив в ценность «Утра», граф сумел убедить в этом и других ценителей живописи, с которыми был близко знаком. В Каталог всемирного наследия «Утро» все же не попало. Но тем не менее я считаю немалым своим успехом тот факт, что ничем не примечательная картинка оказалась представленной на весьма престижной выставке в Лувре.
Я не мог поверить тому, что слышал. Вся эта многоходовая комбинация, в которую Марину удалось втянуть Департамент, была просчитана и произведена только ради того, чтобы грубую подделку признали шедевром? Подобное просто не укладывалось в голове. Я чувствовал, что Марин говорит мне не всю правду, что должно существовать и другое объяснение, лежащее в совершенно иной плоскости. Но я не мог поймать Марина даже на незначительных неточностях. Все, что он рассказывал, вполне укладывалось в представленную им схему, в которую я должен был безоговорочно поверить.
– Я вижу, вы все еще сомневаетесь, инспектор, – Марин взял со стола бутылку и наполнил наши бокалы вином. – Уверяю вас, «Утро» сейчас находится в картинной галерее графа Витольди.
В этом-то я как раз не сомневался. Сомнения вызывало у меня то, что Марин решил рассказать мне о своем, как он сам выразился, эксперименте. Зачем ему это понадобилось? Он удовлетворил свое любопытство, выставив при этом дураком инспектора Департамента контроля за временем. Так что же еще? Вряд ли он пытался удовлетворить подобным образом собственное тщеславие – он ведь понимал, что я не стану никому рассказывать об этой истории. Так, спрашивается, чего ради он пригласил меня на эту встречу в кафе? Просто чтобы угостить вином и ассорти из морских деликатесов?
Пока я думал над этим вопросом, Марин взял свою шляпу, лежавшую на краю стола, надел ее на голову и неторопливо поднялся со стула.
– Было приятно поговорить с вами, инспектор, – сказал он уже по-французски. – Но, к сожалению, мне пора возвращаться к своим делам.
– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – спросил я.
Марин только улыбнулся в ответ и, лавируя между столиками, быстро зашагал к выходу с веранды. Оказавшись на набережной, он сделал всего три шага и словно растворился среди гуляющих.
Я не пытался преследовать его. Задание, с которым я прибыл в 1906 год, было выполнено. Время перевалило за полдень. Пора было собираться домой.
Глава 14
Закончив рассказ, Федор Николаевич Векслер обвел взглядом своих слушателей, которых к этому времени собралось уже человек двенадцать, а то и поболее. В Департаменте контроля за временем начался обеденный перерыв, и бар быстро заполнился людьми. И хотя Векслер вроде бы не собирался продолжать, самые искушенные из его слушателей знали, что это всего лишь театральная пауза, которую умело держит опытный актер, чтобы распалить интерес зрителей перед взрывным финалом.
– И это все? – спросил один из молодых инспекторов, для которого выступление Векслера было в новинку.
– Да, пожалуй, что и все, – Векслер взял чашку с остывшим чаем, сделал из нее глоток, недовольно сморщился и взмахнул рукой, подзывая помощника.
Минуты не прошло, как на столе перед ним появилась чашка свежезаваренного чая.
Сделав глоток, Векслер одобрительно хмыкнул и аккуратно поставил чашку на блюдце. Взгляд его скользнул по сплоченным рядам заинтересованных слушателей. Никто из них не знал, чем закончится история, и от осознания этого Векслер испытывал удовольствие, сравнимое с тем, что предвкушает актер, собирающийся произнести монолог, после которого представление зрителей обо всем, что они видели, перевернется с ног на голову.
– Но Марин не был бы Мариным, если бы за всем, что он делал, не стояли корыстные интересы, – Векслер поднял вверх указательный палец, призывая всех, кто его слушал, к вниманию. – Я ни в коем случае не хочу сказать, что Марин корыстный человек. Более того, я могу поведать вам не одну историю о том, как он отказывался от собственной выгоды ради того, чтобы поставить на место какого-нибудь распоясавшегося прохиндея, который ровным счетом ничего не понимал в искусстве, но при этом считал, что способен в корне изменить представления людей о прекрасном. И все же Марин был и остается контрабандистом. Это его призвание и его судьба. Запомните это, друзья мои. Я-то уже на пенсии, а вам, я уверен, еще не раз предстоит столкнуться с его художествами.
Что касается истории, о которой идет речь, – Векслер вновь сделал паузу, придав лицу таинственное выражение. – Надеюсь, все, что будет здесь сказано, останется между нами?
Народ, собравшийся вокруг столика Егоршина, зашумел. Каждый хотел сказать что-то свое, но в результате получался только гомон, из которого невозможно было вычленить ни единого членораздельного звука.
