– И почему же?
– Потому что я все их продал.
Шелуденко в недоумении откинулся на спину кресла. Ситуация, которая вначале казалась ему простой, как первый трактор, становилась все более запутанной.
– То есть как это продал?
– Нелегально, конечно же, – ответил на вопрос инспектора Хвостов. – Возможно, я получал за рукописи меньше того, что они стоят в действительности. Но вырученных денег мне хватало.
– Хватало на что?
– На то, чтобы помочь Шекспиру написать его пьесы.
– Так, – Шелуденко положил руки ладонями на стол.
Посидев какое-то время в этой позе, он взял со стола пульт и нажал кнопку включения климатизатора, – в кабинете становилось просто невыносимо жарко. Не услышав знакомого тихого жужжания, Шелуденко вспомнил, что климатизатор не работает, и в сердцах кинул пульт на полку с архивными мемори-чипами.
– Вы, надеюсь, знакомы с теорией временной спирали? – на всякий случай спросил он у Хвостова.
– Конечно, – ответил тот.
– Надеюсь, вам также известно, что нынешний год нашего витка временной спирали сопряжен с 1617 годом. Шекспир же, как мы оба знаем, умер в 1616-м, то есть год назад в витке сопряженного времени.
– И что же? – не понял Хвостов.
– Все дело в том, господин Хвостов, что Отдел искусств Департамента контроля за временем приложил максимум усилий к тому, чтобы наконец поставить точку в так называемом «шекспировском вопросе». Мы отследили всю жизнь Уильяма Шекспира. И поскольку именно я возглавлял работу шекспировской секции, то могу с полной ответственностью заверить вас в том, что Шекспир писал свои пьесы сам, без чьей-либо помощи!
Шелуденко чувствовал, что, помимо собственной воли, начинает заводиться, теряя контроль над эмоциями. Ему и прежде приходилось вести разъяснительные беседы с воинствующими дилетантами, считающими себя непревзойденными знатоками творчества великого британца. Но почему-то искатель несуществующей истины, которого он видел перед собой в данный момент, – аккуратно сложив руки на коленях, Хвостов внимательно слушал инспектора, – вызывал у Шелуденко не просто раздражение, а желание немедленно выставить его за дверь. Желание было устойчивым и лишь крепло по мере того, как Шелуденко излагал элементарные основы шекспироведения, видя при этом только блеклые, невыразительные глаза человека, чье разочарование во всем сущем, казалось, не имело себе равного. Быть может, виной всему был крайне неудачно начавшийся день. Или удушающая июльская жара и сломавшийся так не вовремя климатизатор, – в кабинете просто нечем было дышать, и если бы не назойливый посетитель, то Шелуденко давно бы уже снял давящий на шею галстук и расстегнул на рубашке три-четыре верхние пуговицы. Продолжая говорить, инспектор все время повышал голос, и к концу он находился уже на предельной границе диапазона, за которым простирается зона, именуемая истерическим криком.
– Ни Кристофер Марло, ни граф Рэтланд, ни Фрэнсис Бэкон, ни Роберт Сесил, ни святые отцы иезуиты и даже ни сама Елизавета Тюдор, – никто из вышеназванных людей, включая еще порядка сотни имен, в совокупности с теми, которые, как я думаю, вы тоже готовы назвать, не имеют никакого отношения к творчеству Шекспира! Все пьесы Шекспира написаны самим Уильямом Шекспиром, сыном перчаточника из Стратфорда-на-Эйвоне, городка, в котором говорили на диалекте, распространенном в графстве Уорвик, причем этот диалект с трудом понимали в других районах Англии, человеком, не знавшим ни одного иностранного языка и никуда дальше Лондона не ездившим. Быть может, в это трудно поверить, но именно так все и было!
Подождав какое-то время, чтобы убедиться в том, что инспектор закончил свою речь, Хвостов невозмутимым голосом произнес:
– Абсолютно с вами согласен.
Шелуденко непонимающе развел руками.
– Тогда в чем проблема?
– В том, что рукопись «Карденио», – Хвостов осторожно передвинул лежавшую на столе стопку бумаг поближе к инспектору, – подлинная. Она написана рукой Уильяма Шекспира. Я сохранил ее как доказательство того, что история, в которой я оказался замешан, не досужий вымысел.
Инспектор устало откинулся на спинку кресла. Сунув указательный палец за воротник, он попытался оттянуть его. Но виндзорский узел галстука был затянут слишком туго.
– В таком случае скажите мне, пожалуйста, почему до сего дня пьеса «Карденио» считалась утерянной?
Хвостов чуть приоткрыл рот и подался вперед, готовый немедленно дать ответ на заданный ему вопрос, но Шелуденко успел сделать предупреждающий жест рукой.
– Советую вам, отвечая на мой вопрос, – произнес он голосом следователя, сумевшего разорвать паутину лжи, которую пытался сплести вокруг него коварный злоумышленник, – помнить о том, что ни один агент из группы наших наблюдателей, работавших в Англии начала XVII века, не смог засвидетельствовать ни единого, – Шелуденко патетически воздел к потолку руку с вытянутым указательным пальцем, – я повторяю, – ни единого случая представления пьесы «Карденио» какой-либо из многочисленных театральных трупп того времени. Хотя она и стояла в репертуаре «Комедиантов короля» как пьеса, написанная совместно Шекспиром и Флетчером.
– Естественно, – тут же кивнул Хвостов. – Каким образом они могли поставить эту пьесу, если единственный ее экземпляр находился у меня? – Хвостов как бы в недоумении развел руками.
Инспектор решил сделать вид, что принимает игру, которую предлагал ему гость.
– Выходит, что рукопись пьесы попала к вам, – он направил на Вальдемара Хвостова два сложенных вместе пальца, указательный и средний, – прежде чем с нее была сделана хотя бы одна копия?
– Именно так, – Хвостов коротким кивком подтвердил высказанное инспектором предположение.
И улыбнулся, – похоже, он был рад, что инспектор наконец-то начал понимать, о чем идет речь.
– А, простите, чего ради вы это сделали? – прищурившись, со скрытой насмешкой посмотрел на Хвостова инспектор. – Почему вы утаили единственную рукопись одной из последних пьес Шекспира от театральной общественности XVII века? Могли хотя бы копию им оставить. Если бы пьеса была поставлена на сцене, это только подняло бы стоимость имеющейся у вас оригинальной рукописи.
– «Карденио» нет ни в одном из собраний сочинений Шекспира, – ответил гость.
– И что с того? – не понял Шелуденко.
Хвостов посмотрел на инспектора так, словно подозревал, что он над ним подтрунивает.
– Вы представляете, какая началась бы неразбериха, если бы рукопись «Карденио» попала в руки к тем же Хеминджу и Конделлу?
– Первое собрание сочинений Шекспира стало бы более полным, – усмехнулся Шелуденко. – Не вижу в этом ничего страшного.
– И это говорит инспектор Департамента контроля за временем! – с праведным негодованием глянул на собеседника Хвостов. – Интересно, какова бы была реакция шекспироведа, живущего в любом из столетий, когда о путешествиях во времени можно было прочитать разве что в фантастическом романе, если бы вдруг однажды, взяв с полки последний том собрания сочинений Шекспира, он обнаружил в нем ранее неизвестную пьесу?
