– Мэри, что ты знаешь обо мне?
– Я знаю, что ты сильный, стойкий, хотя ты и пытаешься этого не показывать. И ты очень добрый…
Громкий протяжный стон вырвался из горла Эдварда. Неужели она считала его добрым? Он повернул голову и бросил на Мэри взгляд, переполненный страданием.
Она побледнела и отшатнулась. В его глазах был ужас, которого она не могла вынести.
– Эдвард, что так мучит тебя?
Повернувшись к девушке, он в ярости закричал:
– А что ты хочешь услышать?! Что мой отец был чудовищем?! Что моя мать была настоящей ведьмой?! Что я – дитя дьявольского союза, человек, обладающий всеми пороками моих гнусных предков?! Что я всю жизнь сражаюсь с собой, чтобы не стать таким, как они?!
– Успокойся, Эдвард… – Мэри протянула к нему руку.
– Ты хотела знать обо мне все? – усмехнулся герцог. – Так слушай же. Не страх останавливает меня, но стыд. Мне стыдно за свое прошлое и за свое настоящее.
– Но однажды ты сказал мне, что не способен стыдиться чего-либо, – заметила Мэри.
Эдвард действительно произносил эти слова и верил в них, но теперь отчетливо понял, что обманывался и просто отгонял своих демонов подальше, так как не мог от них освободиться.
Герцог мочал, и Мэри тихо продолжала:
– Твоя душа прекрасна, я знаю это. И я хочу, чтобы ты доверился мне.
– Ты переменишь свое мнение, если я открою тебе то, что ты так отчаянно стремишься узнать.
Мэри промолчала, глядя вопросительно на него. И Эдвард понял, что зашел слишком далеко и что уже нельзя останавливаться. Каким-то образом ей удалось надавить на него так, что он уже не мог скрывать правду. Что ж, она выиграла. Он устал бороться с собой.
Тяжело вздохнув, герцог проговорил:
– Мой отец изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку и убил ее.
Мэри по-прежнему молчала. Но и не отступила от него. В комнате воцарилась напряженная тишина, и Эдвард, не в силах смотреть в глаза девушки, крепко зажмурился. Перед ним тотчас же вновь возник жуткий образ – окровавленное тело несчастной.
– Моя мать сама привела в дом ту девочку. Она отчаянно пыталась удержать отца и готова была потакать любым его желаниям, даже самым низменным.
Эдвард долгие годы мучился вопросом: удалось ли его матери добиться своего и сохранить любовь отца? Он нервно кусал губу, пока не почувствовал во рту привкус крови. Когда же герцог вновь заговорил, перед ним опять возникли все те ужасные образы.
– Я тогда только начал обучение в Итонском колледже и вернулся домой на праздники. Как я понял, мать обещала той девушке место служанки в нашем доме. Но наняли ее для совсем иных услуг.
Погрузившись в воспоминания, Эдвард начал рассказывать о тех давних событиях совершенно безучастно – как будто читал книгу о каких-то незнакомых ему людях.
– Я не должен был находиться дома в тот вечер, но пришел раньше и, услышав крик, побежал в гостиную.
Эдвард снова прикрыл глаза. Худенькая светловолосая девочка лежала на полу полунагая, в разорванной сорочке. Ее бедра были исполосованы ранами, а огромное пятно крови растекалось по полу от ее виска, окрашивая серебристые локоны в красный цвет.
– Там было очень много крови. Ужасно много. Помню бессмысленный лепет матери, – мол, на сей раз отец зашел слишком далеко, и теперь их ждали неприятности.
Пальцы Мэри поглаживали его плечо, но любая ласка была Эдварду сейчас невыносима – перед ним все еще стояла эта картина, и казалось, он даже чувствовал запах смерти. Отстранившись от руки Мэри, он продолжал:
– Я подбежал к девочке. Она еще дышала, но совсем слабо. Тут отец схватил меня за плечи и вытолкнул из комнаты. Я не знал, что делать, куда пойти, кому рассказать, и поэтому… Я не рассказал никому. Но история на том не кончилась.
На глаза Эдварда навернулись предательские слезы – признак слабости. И он понял, что если не возьмет себя в руки, то горе потоком вырвется наружу, сметая все на своем пути. Нервно сглотнув, герцог добавил:
– Отец девочки пришел искать ее, но мой отец от него… избавился.
Не в силах вынести бремя воспоминаний, Эдвард снова умолк, уставившись в пылавший камин. Ему отчаянно хотелось верить, что всего этого на самом деле не было, что это – лишь страшный сон.
– Когда констебль, расследовавший исчезновение двух человек, пришел к нам домой, я уже знал, что должен делать. Я рассказал ему все. – Герцог криво усмехнулся. – До сих пор помню лицо отца. Он не мог поверить в происходившее. В конце концов, я был его единственным сыном и наследником. Какой сын способен на такое предательство? В итоге именно мои показания забили гвоздь в крышку его гроба. Даже газеты не написали обо всех ужасах… – Эдвард содрогнулся, вспомнив о сцене повешения – вывалившийся изо рта язык и налившиеся кровью глаза навыкате. В жутких кошмарах это видение до сих пор навещало его, и ничто не могло изгнать его из памяти.
– А что твоя мать? – спросила Мэри.
– Пыталась покончить с собой, но не вышло. – Герцог пожал плечами. – Сейчас живет в поместье под присмотром слуг.
Что еще он мог сказать? Увы, исповедь не изменила прошлого и не примирила его с самим собой. Но сейчас нужно было решиться и сказать последние слова. Возможно, самые страшные.
– Я их сын. Я тоже чудовище.
– Нет, Эдвард, ты совсем другой, – решительно возразила Мэри, и ее голос был словно благодатный ливень для опаленной зноем почвы.
Но ничто не могло его утешить, и герцог, горестно вздохнув пробормотал:
– Однако во мне течет их дурная кровь…
Мэри прижалась к нему всем телом, пытаясь обнять покрепче.
– Эдвард, не говори так.
– Я ведь не спас ее. Я бездействовал, – простонал он. Одинокая слеза скатилась по его щеке, но он тут же утер ее, опасаясь, что за ней последуют другие. – Я позволил отцу вытолкнуть меня из комнаты. И если бы не констебль, то я не проронил бы ни слова. Позволил бы отцу остаться безнаказанным и… возможно, убить снова…
Оттолкнувшись от каминной полки, Эдвард отстранил Мэри и тихо проговорил:
– Как же я это допустил?..
– Ты тогда был почти ребенком, – заметила Мэри.
Он покачал головой, как бы отметая столь невнятное оправдание.
– Я должен был остановить его. – Увы, ему не было оправдания, и прошлое было адом. – Мне следовало взять пистолет или же… Да хоть кочергу! Но я должен был остановить отца. А я ничего не сделал. Ничего!
Мэри схватила его за руку и властно проговорила:
– Послушай меня, Эдвард Барронс! Ты не больше виноват в смерти той бедной девочки, чем я – в смерти моей матери!
Но Эдварду не стало легче – напротив, только тяжелее, ведь раньше эти леденящие душу воспоминания навещали его лишь в кошмарах, а теперь ему пришлось заново пережить тот черный день.
