Мэри с робкой улыбкой покачала головой:
– Я бы никогда не смогла дать тебе это.
Эдвард прижал ее к груди и прошептал:
– Ты научила меня любить. Я полюбил тебя, Мэри, и люблю всем своим сердцем.
– Я никогда не смела верить… – Она поцеловала его в висок. – О Эдвард, я так тебя люблю… Я поняла это уже давно. С первой нашей встречи, когда ты назвал меня Калипсо.
Он немного отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Мэри, ты сможешь простить меня?
Она прижалась к нему – и снова расплакалась. Но на этот раз заплакала от радости.
– Эдвард, не спрашивай. Все сделанные нами ошибки и вся боль, которую мы причинили друг другу, – то был всего лишь путь к нашей любви.
– Милая, обещай, что если я снова поведу себя недостойно, то ты скажешь мне об этом.
С ее губ слетел беззаботный смех, а глаза вспыхнули радостью.
– Разумеется, любимый. Если ты пообещаешь сделать то же самое.
– Тогда поцелуй меня.
Губы Мэри тотчас же прильнули к его губам, и только сейчас Эдвард почувствовал истинную свободу. Впервые в жизни он был по-настоящему счастлив.
Глава 29
Клэр недоумевала: как ее падчерица смогла так бесшумно войти в комнату? Сидя в дальнем углу, она наблюдала, как эта красивая юная леди, точная копия своей матери, подошла к кровати и положила руку на плечо отца. А затем, когда она наклонилась к лицу герцога, Клэр отчетливо услышала ее шепот:
– Я тебя прощаю, – сказала она. Коснувшись щеки отца, добавила: – Прощаю за все. И теперь… мы оба свободны.
Не бросив больше ни единого взгляда в сторону старого дьявола, Мэри выпрямилась, оправила свое темно-красное платье и тихо вышла из комнаты, снова оставив Клэр наедине с мужем.
Герцогиня Даннкли с трудом поднялась со стула, обитого шелком. Серебристо-лавандовое платье казалось ей ужасно тяжелым – как будто в подол была вшита железная цепь. Клэр не переоделась даже после ухода доктора. Герцог находился между жизнью и смертью. Врач дал понять, что эта ночь решала все – решала, выживет ее муж или отправится в мир иной.
Чуть помедлив, Клэр направилась к постели больного. Удивительно! Оказалось, что присутствие падчерицы на балу помогло ей освободиться и вырваться из золотой клетки.
Приблизившись к кровати, Клэр почувствовала характерное жжение в груди – тело явно требовало новой дозы опия. Но она решительно покачала головой. Нет, нет, и нет!
Стоя у изголовья широкой кровати, юная герцогиня с удивлением обнаружила, что глаза мужа открыты, а дыхание у него было ровное и спокойное.
– Ваша светлость… – прошептала она.
Он моргнул, но сказать, конечно же, ничего не мог.
Клэр наклонилась и взяла с кровати одну из подушек.
– Хочу, чтобы вам было удобнее, ваша светлость.
Взгляд герцога выражал доверие и полную уверенность в послушании комнатной собачки. Собачки, которая любит своего хозяина вне зависимости от того, как часто бывает им бита.
С глухим яростным криком Клэр резко наклонилась, накрыв лицо мужа подушкой. Тот почти не сопротивлялся – его парализованное тело дрожало, но он не мог отбиваться. Навалившись на подушку, Клэр уставилась на спинку кровати и смотрела на нее до тех пор, пока ее муж не перестал вздрагивать.
После этого она сняла подушку с его лица. В мертвых глазах застыли ярость и недоумение – было очевидно, что такого герцог никак не ожидал от всегда покорной жены. В конце концов, он просто не оставил ей выбора. Так думала Клэр, машинально подкладывая подушку под голову покойного герцога.
Нисколько не сожалея о содеянном, Клэр опустила веки мужа и неторопливо вышла из комнаты. Вышла из клетки на свободу.
Она сомневалась, что Мэри сильно огорчится из-за смерти отца. Проходя мимо портрета первой жены герцога Даннкли, Клэр задержалась. Возможно, все дело было в падавшем на портрет свете свечи, но она могла бы поклясться, что глаза Эзме повеселели.
– Не стоит благодарности, – ответила Клэр красавице на портрете и спустилась по лестнице словно на крыльях – наконец-то свободная и счастливая.
– Мне очень жаль, – тихо сказала Мэри.
Пауэрз стоял у стола красного дерева, в задумчивости поглаживая пальцами лакированную поверхность.
– Ты любишь его? – пробормотал он.
Мэри искренно сожалела, что не могла утешить виконта, который стал ей так дорог. Удерживая себя от дружеских объятий, она стояла у окна, наблюдая за проникавшими в комнату лучами весеннего солнца.
– Да, люблю, – ответила она.
– А он любит тебя. – Виконт ухмыльнулся. Казалось, он собирался выдать очередную шутку, но в конце концов все же промолчал. Затем отвернулся и налил себе виски из стоявшего на подносе графина. Сделав большой глоток, он спросил: – Но даже если бы он не любил тебя… то ты все равно не выбрала бы меня?
Как ни больно было признать правду, но Мэри кивнула:
– Да, все равно. Я бы никогда так с вами не поступила.
Сухой смешок вырвался из горла виконта.
– Как именно не поступила бы?
Мэри со вздохом пояснила:
– Вы достойны взаимности.
Пауэрз с усмешкой присвистнул.
– Моя удача в любовных делах столь смехотворна, что мне уже пора лезть в петлю.
Мэри побледнела.
– Пожалуйста, не говорите так.
Виконт допил остатки виски из бокала и с нежностью посмотрел на Мэри.
– Разумеется, я не всерьез, дорогая. Я слишком тщеславен, чтобы обрывать свою жизнь так рано.
– Как вы себя чувствуете?
– Ты спрашиваешь, прошла ли лихорадка? Прошла. Чувствую себя великолепно.
– Рада слышать, – улыбнулась Мэри. В последнее время улыбка почти не сходила с ее губ. – Вы были мне замечательным другом.
– Нам стоит всегда оставаться друзьями. Разве нет?
– О, разумеется! Кому же еще под силу понять моих демонов?
– Разве любовь не исцелила тебя от них? – Пауэрз снова усмехнулся.
– Вы лучше всех знаете, что бороться с демонами не так-то просто.
– Ты стала так мудра, что это начинает раздражать, – съязвил виконт.
– У меня был прекрасный учитель! – со смехом парировала Мэри. Но именно так она и думала.
– Хм… – Виконт поставил бокал на стол. – Что ж, желаю тебе счастья. Ты ведь знаешь, что в этом мире лишь Эдвард будет любить тебя сильнее, чем я?
– Да, конечно.
– Но мне, пожалуй, стоит ненадолго вас покинуть.
Мэри хотела возразить, но промолчала, так как прекрасно понимала, что не отговорит Пауэрза.
