– Жду не дождусь выражения твоей признательности, – отозвался он, продолжая вынимать шпильки и складывать их на тумбочку.
– Не сомневаюсь. – Наверное, ей следовало бы стыдиться того, чем она собирается заниматься в этой постели нынешней ночью. Но несмотря на добродетельную жизнь, которую Сидони вела до приезда в замок Крейвен, ей не удавалось наскрести ни капли сожаления. Напротив, она чувствовала себя… свободной.
Джозеф вытащил последнюю шпильку, сдвинул в сторону рассыпавшиеся волосы и поцеловал в шею. В то самое чувствительное местечко, которое отыскал вчера ночью, когда был внутри нее. Восторженная дрожь прокатилась по ней, приправленная воспоминанием и предвкушением.
Сидони обхватила ладонью его крепкую руку.
– Я думала… думала, ты можешь унизить меня какими-нибудь бриллиантами, – неровно проговорила она, пока он осыпал поцелуями изгиб ее плеча, не прикрытого платьем со скандально глубоким вырезом.
И почувствовала, как Джозеф улыбнулся.
– Бриллианты – унижение, amore mio? Определенно, я знался не с теми женщинами.
– Определенно, – недовольно отозвалась Сидони, не желая думать о других его возлюбленных.
До и после нее. Другая возлюбленная будет чувствовать, как он дрожит от желания в ее объятиях? Другая возлюбленная будет слышать глубокий низкий стон, когда он достигнет пика страсти? Другая возлюбленная будет лежать в блаженной неге после того, как он покажет ей дорогу в рай?
Он поднял голову и посмотрел на нее с теплотой, которая растеклась по телу до самых кончиков пальцев. Руки его свободно обняли ее за талию.
– Ревнуешь, tesoro?
– Безумно, – саркастически отозвалась она, ненавидя этих безликих женщин.
Ей хотелось выцарапать им глаза, выдрать волосы и предупредить, чтобы держались подальше от ее мужчины. Это было бы смешно, не будь так печально. За исключением еще нескольких дней, Джозеф не принадлежит ей, какими бы фантазиями ни забивала она себе голову.
Выражение его лица предупредило ее о каком-то подвохе.
– Что такое? – Сидони помолчала, и рука крепче стиснула его рукав. – О нет? Не может быть. Это бриллианты, да?
– Всего лишь маленькие бриллиантики, tesoro, – сказал он извиняющимся тоном. Глаза его блестели – это было подозрительно похоже на удовольствие.
– Ну, тогда ладно.
– Ты поблагодаришь меня поцелуем?
– А я должна? В конце концов, это всего лишь маленькие бриллиантики. – Не удержавшись, Сидони провела рукой по его здоровой щеке.
Кожа у нее под ладонью была твердой и гладкой. Должно быть, он побрился перед обедом. Она притянула его к себе. В зеркале наверху мужчина склонился к сидящей женщине. Под белым батистом рубашки спина его слегка двигалась, когда он целовал ее.
– Не чувствую пыла, – пожаловался Джозеф.
Она поерзала.
– Это из-за зеркала.
– Я это исправлю. – Он наклонился, открыл тумбочку и вытащил оттуда что-то, потом нежно поцеловал ее.
Поцелуй закончился слишком быстро. Сидони недовольно заворчала и потянулась за ним, держа его за плечи и прижимаясь губами к его губам. Их языки встретились. Торжество затопило ее. Но лишь чуть пригубив, он отстранился.
– Закрой глаза.
– Меррик… – Она достигла той стадии, когда его игры скорее раздражали, чем забавляли.
Он наблюдал за ней с полуулыбкой, от которой сердце ее совершало кульбиты.
– Закрой глаза. Пожалуйста, Сидони.
Это «пожалуйста» было предназначено для того, чтобы разоружить. И, разрази его гром, оно разоружило. Она наклонилась вперед и закрыла глаза. Каким облегчением было не видеть множество Сидони.
– И меня зовут Джозеф, – мягко пожурил он. – Наверняка после вчерашней ночи ты можешь заставить себя называть меня по имени.
Она понимала, что это нелепо. Но, называя его Мерриком, сохраняла иллюзию того, что не поддастся чарам, не потеряет голову.
Меррик дразнил и насмехался, он плел интриги, чтобы обесчестить Роберту. Меррик саркастичный и властный. Перед Мерриком, каким бы привлекательным он ни был, она может устоять.
А Джозеф…
Джозеф – это кто-то совершенно другой. Джозеф скрывает поразительную щедрость души от всех, кроме нее. Джозеф готов претерпеть любую боль, лишь бы избавить от боли ее. Джозеф так одинок и надломлен, что она продала бы душу дьяволу, чтобы исцелить его. Джозеф взывает к ее сердцу, как никто и никогда.
Джозеф опасен для нее во многих отношениях. И это становится все яснее с каждой минутой. Он грозит погибелью не только ее репутации – он грозит погибелью ее сердцу.
– Джозеф. – Она хотела, чтобы это прозвучало коротко и отрывисто, но вышло как уступчивый вздох.
– Так-то лучше.
Ей незачем было открывать глаза, чтобы убедиться, что взгляд его лучится довольством.
– Уже можно смотреть?
– Еще нет.
Руки ее стиснули покрывало. Отсутствие зрения обостряло другие органы чувств, но Сидони поневоле ощущала себя беззащитной. Она ощущала аромат лимонного мыла, перекрывающий его особый запах. Кровать под ней была мягкой. Волосы тяжелой массой лежали на плечах, скользя по коже, когда она двигалась.
Матрас сместился, когда Джозеф встал. Она услышала шуршание его подошв по ковру. Каждый волосок на ее теле встал дыбом, когда он остановился рядом с ней. Он не дотрагивался до нее, но она так остро ощущала его, как будто он сделал это. Мягко прошелестев, что-то гладкое и прохладное накрыло глаза.
– Что ты делаешь? – резко спросила Сидони, вздрогнув, когда его руки ловко скользнули ей за голову. Она открыла глаза в темноту и подняла руку, чтоб сорвать повязку с глаз.
Джозеф не дал ей.
– Никаких зеркал.
– Но они все равно здесь. – Она вяло пожала плечами. Нерешительность придала ее тону хрипловатости.
– Десять минут, tesoro. Это все, о чем я прошу. После этого, если тебе не понравится, мы поиграем во что-нибудь еще.
Она выдохнула с раздражением:
– Ты думаешь, стоит тебе любезно попросить, и ты получить желаемое.
– Манеры делают человека, amore mio.
– Ты всегда завязываешь глаза своим любовницам?
– Часто.
Сидони была уверена, что он подразумевал «всегда». Она поежилась, не зная, то ли ей страшно, то ли любопытно. Вдруг вспомнила, как он загасил свечи прошлой ночью перед тем, как лечь с ней.
– Ты ловкий манипулятор, Меррик. – Тон ее был раздраженным.
– Джозеф.
Она вздохнула.
– Меррик – следующие десять минут. – Ее ответ был недовольным разрешением продолжать.
