Глава 27
Джозеф лежал и читал эссе Илии на роскошной кровати, привезенной, как и все остальное убранство, в тюремную камеру из его лондонского дома. Услышав, как загремели ключи в двери, он со вздохом раздражения отложил книгу.
Какого дьявола его тюремщику надо в такой поздний час?
Проведя три дня в тюрьме, Джозеф уже был знаком с заведенным здесь порядком. А порядок заключался в том, что его по большей части не беспокоили, разве что для того, чтобы он мог обсудить линию своего поведения на суде с разорительно дорогими адвокатами. Тюремщику было хорошо заплачено, чтобы он не надоедал и не подпускал любопытствующих, которых было великое множество.
Сев, Джозеф пригладил пятерней растрепанные волосы. Дверь широко распахнулась, впуская его надзирателя. Позади него стояла женщина. Да не просто женщина, а та, которая преследовала его в снах. Женщина, по которой он страшно скучал всю последнюю неделю, что не видел ее.
– Сидони, – выдохнул он, гадая, не сошел ли он с ума.
Конечно же, нет! Все в его камере было, как и всегда. Но одно ее присутствие превратило это узилище в рай. Сердце подпрыгнуло от внезапного, нежданного счастья.
– Полчаса, мисс.
Она откинула капюшон своей безобразной накидки и бросила нервный взгляд на тюремщика.
– Спасибо.
– Я так понимаю, вы не против, чтобы леди осталась, мистер Меррик? – Выражение лица надзирателя было открыто похотливым.
– Следи за собой, Сайкс, – отозвался Джозеф угрожающим тоном. – Эта леди – член моей семьи.
– Да, сэр. – Надзиратель закивал и поспешно ретировался, заперев за собой дверь.
– Что, во имя всего святого, ты тут делаешь? – Джозеф стремительно прошагал по турецкому ковру и сжал ее руки. Видеть ее было все равно что стоять в солнечном свете после долгой суровой зимы, но встречаться с ней в такой обстановке казалось не слишком приятным.
– Ах, Джозеф, – проговорила она прерывистым голосом и расплакалась.
– Tesoro… милая… любовь моя. – Он заключил ее в объятия. – Не плачь. Пожалуйста, не плачь.
Сколько раз после ареста он вспоминал, как обнимал ее. Сколько раз задавался вопросом, переживет ли эти последние события и сможет ли вновь обнять ее? Реальность ее присутствия здесь превосходила любые его фантазии.
Он впитывал каждую подробность. Ее тепло. Запах волос и кожи. То, как руки прижимают его к себе. В самые тяжелые минуты он гадал, не пригрезилась ли ему страсть и радость тех дней в замке Крейвен. Они казались такими далекими от теперешней унылой действительности.
– Я так боялась, – пробормотала Сидони ему в плечо, обвивая руками за пояс.
Джозеф целовал ее волосы, щеки, плечи, шею, при этом бесконечно шепча нежные слова. Он не в силах был сдержаться, чтобы не назвать ее всеми ласковыми именами, которые только знал.
Слишком скоро она судорожно вздохнула и начала отстраняться. Он стиснул объятия.
– Еще нет…
Когда она подняла лицо, глаза ее были припухшими от слез, а щеки пылали. Никого красивее нее он никогда не видел.
– Джозеф, у нас мало времени. Нам надо поговорить.
– Я бы предпочел прикасаться к тебе. – Он держал ее за плечи и любовался ею. Она гладила его по изуродованной щеке. Он больше не возражал против того, чтобы она дотрагивалась до его шрамов, – вот насколько он изменился.
– Ты как?
– Хорошо. – Он прильнул щекой к ее ладони. Она здесь. Он просто не мог в это поверить. – Теперь – хорошо.
Она окинула взглядом роскошно обставленную камеру.
– А я представляла…
Он криво улыбнулся, взял ее за руку и подвел к кровати. Кто бы мог подумать, что он будет улыбаться в этой мрачной тюрьме, где каждый камень нашептывает, что везение покинуло его и ему не избежать казни.
– Знаю: кандалы, крюки, вонючая вода, сочащаяся из голых каменных стен. Есть определенные преимущества в том, чтобы быть богатым, carissima. Эта камера стоит целое состояние, но я долго здесь не пробуду. Доказательства косвенные, в лучшем случае. Я плачу своим поверенным кучу денег. Пусть отрабатывают свое содержание. – Он надеялся, что его наигранный оптимизм убедит ее. Ему невыносимо было думать, что она страдает из-за него.
Они сели на кровать лицом друг к другу, держась за руки.
– Что произошло? Ведь все шло так гладко.
– А ты разве не знаешь? Я думал, сплетни уже долетели до Барстоу-холла.
– Я уехала сразу, как только услышала о твоем аресте. К счастью, карета Роберты была в Барстоу-холле. Вчера я целый день пыталась увидеться с тобой, но меня не пустили.
– Благослови тебя бог. – Ее преданность тронула его. Он прекрасно понимал, как ей трудно было добраться до Лондона. У нее нет денег, к тому же такой поспешный отъезд наверняка сделал ее мишенью местных сплетников, да и Роберта вряд ли поддерживала Сидони в ее намерениях.
– Так почему тебя арестовали?
– Старый скандал вкупе с невезением. Один сосед, проезжающий на лошади по дороге позади парка, видел, как я шел по территории Барстоу-холла в день смерти Уильяма. Затем одна из служанок в Ферни впала в истерику во время допроса и выболтала, что я пришел домой избитый и растрепанный в день убийства. Да и последняя тяжба Уильяма против меня по поводу изумрудных копей подлила масла в огонь. Они посчитали, что это дало мне новый мотив желать негодяю смерти.
– Но это все кажется… неубедительным.
– Так оно и есть. – Джозеф не стал говорить, что только из-за старой открытой вражды с Уильямом его уже считают виновным. Пелхэм – не дурак, он не стал бы заниматься этим делом, если бы не был уверен, что у него есть все шансы отправить Меррика на виселицу.
Глаза Сидони смотрели серьезно.
– Джозеф, я могу спасти тебя.
– Сомневаюсь. – В его голосе добавилось иронии. – Если только Роберта не подписала признание.
Руки Сидони сжались.
– Роберта была… против того, чтобы я ехала в Лондон. Она боялась, что подозрение может перейти на нее.
– Ну разумеется.
– Ты мог выдать ее.
Джозеф невесело рассмеялся.
– Никто не поверил бы никаким обвинениям против нее. – Он помолчал. – И она не заслуживает смерти за то, что сделала. К тому же у нее дети.
Она крепко сжала его руки.
– Тебя могут повесить!
– Все не настолько плохо.
Хотя в душе он признавал, что в смерти Уильяма есть большая доля и его вины. Не он столкнул негодяя с лестницы, но он часто желал кузену смерти. И не только из-за того нападения в Итоне. Он желал Уильяму смерти за то, что тот украл наследство, которое Джозеф всегда считал своим.
