Но это не значит, что они не тронут ее. Как же, произошло убийство, им нужна жертва! Так ты и впрямь хочешь, чтобы я собрал вещи и уехал домой, Килька?
Мой гнев, порожденный волнением, утих. Шерингэм был совершенно прав. Я злился лишь от чистого страха – точнее, ужаса. Ибо если собственная ситуация просто пугала меня, то ситуация с Арморель приводила в кромешный ужас. Что же эта милая, запутавшаяся крошка наделала? После дознания она старательно меня избегала, но по пути обратно мне повезло на миг торопливо отвести Арморель в сторонку и спросить о причинах ее поступка, а она отозвалась почти сердито: «Бог мой, да за кого вы меня принимаете? Думаете, болван вы этакий, я брошу вас на растерзание после того, что вы для меня совершили?» Она поспешно присоединилась ко всем остальным, и больше мне не удалось остаться с ней наедине. Воистину, поразительная натура!
– Хорошо, – сказал я Шерингэму. – Пожалуйста, останься. Так почему полиция уверена, что это убийство?
– Бедный старина Килька, – промолвил Шерингэм с сочувствием, отвергнуть которое я был не в состоянии. В самом деле, уж насколько я не привык полагаться на кого-нибудь, кроме себя, но неожиданное это ощущение вдруг пришлось мне на удивление по душе. – Помни все-таки, оснований выдвигать обвинение против нее не больше, чем было против тебя… пока что. Мотив и возможность, вот и все, причем возможность – лишь с ее же собственных слов. Полиции просто не с чем работать.
Что же до идеи насчет убийства, не скажу, что в полиции совершенно уверены. Уверены, но не стопроцентно. Они все еще не исключают небольшой вероятности несчастного случая. Однако две крайне неприятные детали указывают на убийство. Первое – траектория пули, прошедшей через тело практически горизонтально. Это, само собой, указывает на то, что винтовка находилась почти на одном уровне с входным отверстием, параллельно земле – иными словами, что стреляли обычным образом, с плеча, причем стрелок был на несколько дюймов ниже Скотта-Дэвиса.
– Ну, это уж они совсем в какие-то дебри залезли, – посетовал я.
– Вовсе нет. Вполне разумное, чтобы не сказать, напрашивающееся, предположение. И вторая зацепка: отсутствие следов пороха. Это еще более значимое свидетельство. Если он и в самом деле волочил ружье за собой, держа за дуло, то пуля не могла пролететь больше пары футов, и то с натяжкой.
– И на теле остались бы следы пороха? – с сомнением спросил я. – От игрушки двадцать второго калибра?
– Ну, следы скорее от дыма, чем пороха, но их тоже ни с чем не спутаешь. Я видел кое-какие испытания: ровно таким зарядом стреляли в квадрат белого картона с разного расстояния. Следы дыма остаются вплоть до четырех с половиной футов.
– На белом картоне – да, но на твидовом пиджаке, уж верно, ничего не заметишь.
Шерингэм улыбнулся:
– Милый мой Килька, лучше все-таки не пробуй себя в роли убийцы. Мало же ты знаешь о современных методах расследования, если воображаешь, будто эти следы невозможно найти вне зависимости от того, видны они человеческому глазу или нет. Пиджак Скотта-Дэвиса немедленно отослали в Скотленд-Ярд. Отчет гласит, что следов пороха не обнаружено. На основании чего можно сделать почти безошибочный вывод: в момент выстрела дуло находилось не менее чем в пяти футах от пиджака жертвы.
Опять же, траектория пули в теле убитого. По этой части столь же точных испытаний, конечно, провести нельзя, но и те, что проводились, подтверждают первоначальный вывод. Вторая граница, установленная полицией по этим данным – шестнадцать футов. Другими словами, дуло ружья находилось на расстоянии от пяти до шестнадцати футов от спины Скотта-Дэвиса.
И наконец, еще одна деталь, указывающая на убийство – третья, хотя и не столь определенная. Арморель твердо запомнила, что ее кузен упомянул какую-то встречу. Однако до сих пор никто так и не признался, что у него была назначена встреча с покойным. Это, мягко говоря, весьма примечательно. И более того, это единственный момент всей истории, который избавляет от подозрений и тебя, и ее.
– А тебе не приходило в голову, – задумчиво начал я, – что если рассказ Арморель о разговоре со мной – сплошные выдумки, то и про разговор с кузеном она запросто могла и соврать?
– Нет, не приходило, – парировал Шерингэм. – По той простой причине, что если у нее и были мотивы выдумывать вашу беседу, то выдумывать разговор с ним у нее нет ни малейших причин.
– Понятно, – только и произнес я.
– И последняя новость о полицейских. Тебе, вероятно, станет чуть легче, если ты услышишь, что они не так уж уперто вцепились в твою молодую особу. Она теперь всего лишь главный из двух-трех подозреваемых. Например, могу сообщить тебе, что полиции все известно про де Равелей и про отношения миссис де Равель и Скотта-Дэвиса.
– В самом деле? – поразился я.
– Да. Ничего удивительного, ты сам говорил, что слухи гуляют по Лондону уже не меньше года. Следовательно, полиция поняла скрытый смысл вашего представления.
– Похоже, Шерингэм, ты вошел в доверие, они с тобой поразительно откровенны.
– Так и есть, – усмехнулся Шерингэм. – Как я уже упоминал, полковник сделался на диво пространен в речах. В конце-то концов, бедолага всего лишь хочет выяснить истину, что само по себе вполне понятно, и полагает, тоже вполне справедливо, что и я хочу того же. Более того, он не горит желанием звать на помощь Скотленд-Ярд. Вот и выходит, что у него нет ровным счетом никаких причин не выкладывать карты на стол. Чертовски благородно и достойно. Однако я-то свои карты выкладывать не обещал. Так что не бойся, Килька: наше соглашение не нарушено, и эти интересные отпечатки так и остаются нашей тайной.
– Вовсе нет, – возразил я.
– Что? – воскликнул Шерингэм. – Ты имеешь в виду, полиция их обнаружила?
– Нет-нет, ничего подобного, – улыбнулся я, радуясь легкости, с которой сумел переиграть несравненного Шерингэма. – Я имею в виду, что их уже вовсе не осталось. Я их затоптал.
Шерингэм так и уставился на меня, а потом присвистнул.
– Ну и ну! Так Арморель сказала правду: ты ее подозреваешь.
– Ерунда! – возмущенно ответил я. – Ничего подобного. Совершенно неоправданный вывод.
– Я бы, напротив, назвал этот вывод очевидным. Ты, верно, считаешь, что положение у нее и впрямь серьезней некуда, раз даже улики против нее уничтожил.
– И вовсе ни из чего это не следует, – пылко возразил я. Меня и впрямь крайне раздражало столь искаженное толкование моих мотивов. – Я бы мог привести несколько иных причин без… без этого. Кроме того, откуда тебе точно знать, что эти отпечатки вообще свидетельствуют против нее. Ровно так же они могут свидетельствовать против любой другой женщины.
Шерингэм посмотрел на меня с жалостью.
– Килька, ты и в самом деле считаешь, что я бы оставил столь важную улику, как эти следы, да еще в деле, в котором так мало прямых доказательств, причем в месте, где бродит скот, – не предприняв вообще никаких мер предосторожности? Знай же, что я тщательно измерил эти следы и срисовал самый четкий отпечаток. Так вот следы принадлежали женщине с четвертым с половиной размером обуви. Сегодня утром, во время дознания, я воспользовался случаем, чтобы изучить пару прогулочных туфель Арморель, и обнаружил, что они в точности соответствуют моему рисунку. Более того, хотя следы теперь уничтожены, я по-прежнему остаюсь свидетелем их существования, и у меня есть их изображение, причем ввиду моих связей со Скотленд-Ярдом полиция, безусловно, без колебаний примет мои слова на веру до такой степени, что я смогу быть компетентным свидетелем в суде. Скажи, Килька, что ты намерен сделать? Столкнешь меня с какого-нибудь удобного обрыва? Если хочешь, чтобы об этих следах никто и никогда не узнал, тебе ничего иного не остается.
