Памяти моих замечательных бабушки и дедушки
Введение
«Вскоре после нашего приезда объявили, что подан обед из следующих блюд», — пишет 20 апреля 1796 года преподобный Джеймс Вудфорд в своем дневнике, где, как это часто бывает у англичан, пристальнейшее внимание уделено еде, но почти ничего не говорится о Господе. Затем, собравшись с духом, преподобный перечисляет все, что было на столе:
«Отварной лосось с креветочным соусом, немного белого супа, жареное седло барашка с огурцом и проч., баранье жаркое, язык, рагу из телячьей грудинки, рисовый пудинг, лучшая часть тушеного говяжьего огузка, поданная сразу же после того, как было покончено с лососем. Вторая перемена: пара молодых цыплят, поджаренное сладкое мясо, желе, макароны, устрицы, 2 небольших краба и блюдо яиц… Мы вернулись домой около половины десятого, шли очень медленно из-за Бритона… который… проявил изрядную неосмотрительность и, полагаю, свел чрезмерно близкое знакомство с пивом и проч. м-ра Меллиша».
В этом описании виден отсвет английской души. Наша культура — блошиный рынок, склад ненужных вещей, она состоит сплошь из обрывков и осколков, склеенных в самом причудливом порядке. К тому же за последние сто лет понятие английской культуры сделалось совсем невнятным благодаря сомнительному изобретению под названием «британский дух». У британской кухни ужасная репутация, зато англичане славятся чревоугодием и склонностью поглощать простую пищу гигантскими порциями.
Так питались англичане, и подозреваю, будь у них возможность, они охотно вернулись бы к прежним привычкам. В каждом из нас осталось что-то от избалованного XVIII века. Конечно, причина не в наших генах: у нас здесь много — и всегда было много — пришельцев со всех концов света, так что при всем желании вряд ли удастся воспроизвести уникальный рецепт английского генетического наследия. И вряд ли дело в английском климате и погоде, которые одинаково воздействуют на всех нас, ведь за сотни лет климат успел не раз смениться от жаркого XII до холодного XVIII века, когда на льду замерзшей Темзы устраивали ярмарки.
Нет, дело в чем-то другом: существует нечто особенное, некий исторический императив, ядро этой страны, приткнувшейся в дальнем северо-западном уголке Европы и сосредоточенно взирающей на запад. Это «нечто» вылепливает англичан по одному образцу — не делает их одинаковыми (что было бы совсем не по-английски), но выделяет среди прочих, нравится им это или нет, и не важно при этом, откуда они родом — с задворок пакистанского Карачи или из крохотной еврейской деревеньки в старой Польше. Мы не знаем, что это такое, но можем изучить доставшиеся нам обрывки и обломки истории и попытаться восстановить по ним полную картину.
Книга, которую вы держите в руках, и есть попытка связать разорванные нити. В некотором смысле это изучение и воспевание английского духа и одновременно наглядное пособие для тех, кто хотел бы чувствовать себя англичанином. Кроме того, это руководство для тех, кто не вполне уверен в том, кто он такой.
Надо сказать, подобная неуверенность вполне оправданна. Англичане довольно пестрая публика, и даже в пределах одного сословия мы можем насчитать множество разнообразных типов. Взять хотя бы двух великих английских героев наполеоновской эпохи, Нельсона и Веллингтона (Нельсон родился в Норфолке, а Веллингтон был, строго говоря, ирландцем). При жизни они встретились всего один раз, в приемной Министерства по делам колоний на Даунинг-стрит, незадолго до Трафальгарской битвы в 1805 году, и сразу же не понравились друг другу. Веллингтон сказал, что Нельсон «тщеславен и глуп». Нельсон погиб вскоре после этой встречи, поэтому о его мнении нам ничего не известно. Лишь то, что лорд Каслри заставил обоих почти час дожидаться в приемной, вызвало у них некое подобие единодушия.
Отсутствие взаимопонимания обычно объясняют разницей их положения на тот момент. Нельсон находился в зените славы, а Веллингтон, тогда сэр Артур Уэлсли, пока еще не был национальным героем, и невысокий, одноглазый и однорукий адмирал обходился с ним небрежно и покровительственно. Вряд ли можно было бы найти двух других столь же несхожих по характеру мужчин, как эти два представителя одной нации. Веллингтон, в сущности, изобрел новый «британский» характер, добавив к традиционной английской флегме иные, глубоко личные черты — немногословность, бесстрастность, сухость.
— О боже, я потерял ногу! — воскликнул находившийся рядом с ним в битве при Ватерлоо граф Аксбридж, позднее маркиз Энглси, когда пушечное ядро угодило ему в колено.
Веллингтон, осматривавший поле боя, опустил подзорную трубу, взглянул вниз и невозмутимо, без малейшего удивления заметил:
— В самом деле, сэр.
По части стратегического гения и личной отваги Нельсон ни в чем не уступал Веллингтону, однако он относился к гораздо более старомодному типу: эмоциональный, склонный к излишествам, сентиментальный, слезливый — словом, английский до мозга костей. О Веллингтоне нельзя было сказать ничего подобного. Неудивительно, что они мигом невзлюбили друг друга.
Итак, что же значит быть англичанином? Смотреть одним глазом на приказы сверху, как Нельсон, или, подобно Веллингтону, сохранять хладнокровие и выдержку при любых обстоятельствах? Что это — сентиментальная привязанность к животным, вкус к отвратительным вареным овощам, ностальгическая верность традициям, любовь к монархии и одновременно симпатия к неудачникам? Пожалуй, все вышеперечисленное вместе.
Ныне этот вопрос стал особенно острым. Шотландцы и валлийцы точно знают, кто они такие, и осознают себя как самостоятельные нации в составе Соединенного королевства. Их требования о самоопределении до некоторой степени удовлетворяются. Это полноценные, не вассальные государства. Но кто такие англичане? У шотландцев есть «Цветок Шотландии», у валлийцев есть великое множество песен, в том числе Cwm Rhondda, Myfanwy и We’ll Keep a Welcome. Правда, у ирландцев все далеко не так однозначно, но что же есть у англичан кроме расплывчато-вежливого: «С одной стороны… с другой стороны…»?
Дело отчасти в том, что вежливость всегда была свойственна англичанам. Англичане всегда извинялись за себя, где бы ни оказались. Им по душе смелость, честная игра и крикет, Уимблдон и Дерби по-прежнему занимают почетное место в их сердцах, но порой они чувствуют себя неловко, когда выигрывают. Кроме того, они не торопятся обозначать свою позицию, а то вдруг кто-нибудь вздумает с ними спорить. Отчасти это продиктовано политической корректностью — английская нация крайне неоднородна и вобрала в себя множество рас, — но дело не только и не столько в этом. Англичане всегда выражали свое мнение и обозначали свои ценности, оставляя простор для толкования, — и кто скажет, что они не правы? Но в этом действительно есть некая незавершенность.
Британская империя давно исчезла, «Юнион Джек» вполне может последовать вслед за распавшимся союзом, звуки гимна «Правь, Британия» не вызывают у слушателей ничего, кроме легкой неловкости (по словам самих англичан), и само слово «Британия» окончательно сдало позиции Соединенному Королевству (которое, как всем нам известно, вовсе не такое уж соединенное). Дни, когда политики могли беззаботно называть «англичанами» разом всех жителей Британских островов, остались в далеком прошлом.
