Мария осталась со своим мужем и жила с этим ужасом, ночь за ночью, целыми днями самоотверженно изображая довольство, а потом обреченно поднималась в спальню, осознавая, что там с нею могут сделать… и это делалось год за годом, пока муж в итоге не умер, освободив ее. За исключением того, что сама она уже не смогла стать свободной; ее душа осталась в той же тюрьме, в которую он запер ее при жизни, поскольку эти воспоминания и отвращение по-прежнему терзали ее, живя в тайнике ее памяти.
– Неужели вы действительно думали, что Сэмюэль мог бы рассказать кому-то такое? – мягко спросила Кэролайн, не понимая, почему вдруг у нее вырвались именно эти слова.
В глазах старой дамы стояли слезы, хотя никто, кроме нее, не мог бы понять, что их вызвало – печаль, гнев или жалость к самой себе.
– Он знал… по крайней мере… – Внезапно в ее запавших глазах блеснуло сомнение. – Мне кажется, что знал. А значит, мог бы рассказать, но я уже не могла жить с этой неопределенностью… если бы он…
Миссис Филдинг ждала.
– Прости меня за то, что я сделала тебе. – Старая дама шмыгнула носом. – Ты не заслужила этого. Мне… мне хотелось бы, чтобы я не осмелилась…
Кэролайн подалась вперед и очень осторожно коснулась старческой руки, лежащей на черной юбке. Ее пальцы мгновенно почувствовали безжизненный холод.
– Есть много видов храбрости, – тихо заметила она. – Один из них – бегство. А другой – сохранение семьи. Что могло бы случиться с Эдвардом и Сюзанной, если б вы сбежали? Вам не позволили бы увезти их с собой в Америку. Это было бы незаконно. Полиция могла бросить людей на ваши поиски.
– Я могла хотя бы попытаться! – раздражительным скрипучим голосом воскликнула миссис Эллисон.
– И сделали бы только хуже себе, – возразила Кэролайн. – Для бегства нужна смелость, но такая же смелость необходима и чтобы остаться и сделать все от вас зависевшее для ваших детей.
В темных глазах старой леди мелькнула крошечная искра, огонек надежды.
Долгие годы они с невесткой искренне испытывали взаимную неприязнь, живя под одной крышей. Они общались друг с другом с холодным равнодушием, а порой и с откровенной враждебностью. Но сейчас все это показалось неважным. Открывшаяся всепоглощающая реальность перечеркнула это прошлое. Настал поворотный момент, озаренный новым светом, новым знанием и пониманием.
– Нет, при чем тут смелость… Я побоялась уйти, – осторожно произнесла пожилая женщина, глядя в глаза Кэролайн.
Миссис Филдинг не пыталась ее ободрить, она говорила честно. И Марию удивило, что это оказалось совсем нетрудно.
– Возможно, Элис побоялась остаться? – предположила Кэролайн.
Старая дама задумчиво промолчала. Очевидно, такая мысль не приходила ей в голову. В душе она всегда считала Элис смелой, поступившей правильно. Надежда появилась из совершенно неожиданного источника.
По губам миссис Филдинг промелькнула еле заметная улыбка.
– Необходима большая сила духа, чтобы выдержать все в одиночку, храня тайну, не позволив себе никаких отступлений, никаких уступок. Разве вы хоть раз намекнули об этом Эдварду или Сюзанне?
Миссис Эллисон гордо выпрямилась.
– Безусловно, нет! Что за дикий вопрос?
– Вы скрывали это от них ради самой себя… но в той же мере и ради них.
– Я… я скрывала это… – Очевидная борьба за честность давалась пожилой леди мучительно. – Не знаю… Я скрывала это ради себя… Мне невыносимо было даже думать о том, чтобы мои дети узнали, что мне пришлось… как со мной… представляли меня в такой чудовищной ситуации…
Наконец слезы хлынули из ее глаз, и она, задрожав, разразилась безудержными рыданиями.
Кэролайн испытала шок. На мгновение она словно окаменела, но чуть позже жалость вдруг захлестнула ее мощной волной, смывшей все прочие чувства. Она не могла полюбить эту старую женщину – слишком много в их прошлом было незабываемых жестоких и обидных сцен, язвительности, несправедливых оскорблений и недовольства, – но она почувствовала, как разрушительно сказались на душе свекрови тайные несчастья, чувство вины и отвращения к себе и невыносимое одиночество. Миссис Филдинг склонилась и, обняв плечи старой женщины, ободряюще поддержала ее.
Так они и замерли, не двигаясь и ничего не говоря, и вскоре Кэролайн почувствовала, как на них снизошло нечто вроде умиротворения, возможно, вызванного лишь временным эмоциональным опустошением. Она выпрямилась и села обратно в свое кресло.
Следовало ли ей еще что-то сказать в утешение или поговорить о чем-то начистоту, учитывая, что момент такой откровенности может не вернуться? Надо ли им согласовать, какую историю они расскажут Джошуа? Ему же придется как-то все объяснить…
Внезапно Филдинг зябко поежилась от ледяного страха.
Она взглянула на склоненную голову старой дамы, все еще закрывавшую лицо руками. Как же можно объяснить ему это письмо? Нужно найти кого-то из близких, кто мог бы воспользоваться ее именем. За исключением вечера знакомства в театре, их с Сэмюэлем никогда не видели вместе в обществе. Вряд ли у Эллисона появилась в Лондоне женщина, способная из ревности состряпать поддельное письмо. К тому же Кэролайн была вдовой его брата. Кто мог бы более естественно пригласить его в гости в чужом городе?
Но ей придется как-то объяснить вчерашнее Джошуа. Эта мысль настойчиво билась в ее голове.
Миссис Филдинг опять взглянула на старую даму, и в ней снова вспыхнула жалость, причинившая ей невероятную боль. Но ведь такой подделкой свекровь сама навлекла на себя очередное несчастье! Ее собственные поступки сделали его неизбежным. Кэролайн не хотелось наносить глубокую рану Джошуа и самой себе, спасая Марию Эллисон. Ей не верилось, что Элис могла рассказать своему сыну о таком ужасе. Но даже если он что-то узнал, то держался с ними так, что это было незаметно. Оставался вопрос с Джошуа. Что же она может сказать ему?
Решение созрело в ее уме. Встав с кресла, миссис Филдинг молча вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. В холле она увидела служанку.
– Миссис Эллисон предпочла бы, чтобы ее пока не тревожили, – сообщила она девушке. – Прошу тебя, позаботься о том, чтобы никто к ней не заходил по меньшей мере полчаса. Если, разумеется, она сама не вызовет тебя колокольчиком.
– Слушаюсь, мэм, – кивнула служанка.
Кэролайн в глубокой задумчивости поднялась наверх. Разговор с мужем представлялся ей крайне трудным. Возможно, ей удастся избежать подробностей. Прежде у нее не было от него никаких секретов. За годы семейной жизни с Эдвардом она привыкла к благоразумной сдержанности, но с Джошуа жизнь оказалась совсем другой… вернее, казалась такой до вчерашнего дня.
Возможно, она могла бы сказать ему, что есть одна тягостная, унизительная тайна, не объясняя, в чем, собственно, она заключается? Может, он и не спросит.
Миссис Филдинг прошла по лестничной площадке к своей спальне. Зашла она туда без особой надобности – ей просто хотелось подумать в одиночестве. Ее душа пребывала в таком страшном смятении, что она все равно не могла бы сосредоточиться на каких-то домашних делах – никакие неоплаченные счета сейчас не имели значения.
