Касьяненко, выслушав несколько довольно противоречивых оценок коллег по поводу своего выступления, добрался до кабинета. Там сел на обшарпанный диванчик и уставился пустыми глазами в давно немытое окно, размышляя, что бы еще можно было сделать, дабы доказать, что он способен не только болтать. В этот момент Диме в голову пришла очень простая мысль, суть которой сводилась к следующему: его знакомый Алексей Нертов не случайно оказался у дома погибшей и, тем более, не случайно интересовался ходом расследования. Оснований подозревать юриста в причастности к преступлению у оперативника не было, а из этого следовало, что Нертов по неким причинам занимался параллельным расследованием и, значит, мог подкинуть какую-нибудь информацию.
Рассудив таким образом, Дима начал набирать номер нертовской трубки, чтобы срочно договориться о встрече…
* * *
Вчерашний вечер Юрист провел в гостях у Ани. До этого он, как собирался, пытался до конца отработать версию о причастности к убийству Софьи Сергеевны Игорька — «голубого друга» верного Марата. И, хотя Алексею удалось собрать некоторую весьма любопытную информацию, но она только запутала дело: оказалось, что в адресе, куда после визита к раненному отправился «голубой», незаметно сопровождаемый Димой Касьяненко, жил еще один гей. Причем, на сколько смог заметить Нертов, осматривая из окна соседнего дома в бинокль квартиру этого деятеля, приметы парня и его одежда мало чем отличались от тех, которые были у «голубого» друга.
Небезынтересной оказалась и информация, которой с Алексеем охотно поделилась старушка, в квартире которой юрист оказывал первую помощь раненному Марату. Словоохотливая женщина, к которой еще раз зашел Нертов, очередной раз поохав о временах и наравах, сообщила, что некоторое время назад видела на лестнице Марата. Причем, не одного, а в компании с «худосочным» парнем в голубых вылинявших джинсах. Эти приметы, как отметил про себя Алексей, одинаково подходили и «голубому» другу Марата, и его знакомому, квартиру которого «вычислил» Касьяненко. С помощью сыщиков из конторы Арчи, умудрившихся оперативно связаться с местным участковым, удалось выяснить, что ко всем прочим грехам, хозяин квартиры является наркоманом. Алексей решил доработать версию до конца. Только сначала следовало обдумать, каким образом.
Время уже было позднее и, рассудив, что утро будет мудренее, Нертов отправился в гости к Ане. Предлог для этого был найден самый уважительный — обещание вернуть ее дедушке журналы с детективными задачками. Правда, визит затянулся надолго, но впоследствии Алексей об этом не жалел. Все началось с того, что в беседе с Николаем Григорьевичем гость возразил ему, что предательство и любовь, как гений и злодейство — вещи не совместные. Старый чекист заметил: «Или вы не знаете жизни, или, что более вероятно, лукавите, чтобы произвести благоприятное впечатление на Анечку (Нертов смутился, так как последнее предположение было явно не лишено оснований). Впрочем, это, думаю, не столь важно. Послушайте-ка лучше одну историю, которая, думаю, развеет ваши иллюзии.
Алексей, естественно, проявил самый искренний интерес к предстоящему рассказу, тем более, это давало повод задержаться в гостях. А старый чекист, как-то загадочно усмехнувшись, начал говорить.
«Эта история произошла в конце пятидесятых годов. У меня до сих пор перед глазами то постановление о возбуждении уголовного дела: «…Артамонов Николай Федорович, 1926 г.р., урож. г. Ленинграда, находясь на выполнении специального задания в порту Гдыня (Польская Народная Республика), 7 июня 1959 года изменил Родине и на корабельном катере бежал в Швецию…». Впрочем, начать надо, пожалуй, с «американской шпионки».
…Ах, как играла музыка на банкете в Польском городке Гдыня по случаю начала учебы в октябре 1958 года! Морские офицеры дружественных стран приглашали на вальс дам… Именно на этом вечере капитан третьего ранга Николай Артамонов, командир миноносца «Сокрушительный», познакомился с полькой Эвой Гура. Двадцатилетняя студентка Медицинской академии знала английский, немецкий, итальянский языки, неплохо говорила по-русски и проблем в общении не было…
Вскоре после Нового года жена Артамонова удивится: он стал танцевать намного лучше, чем раньше. Тогда один из старших офицеров заметил: да, Эва — хорошая учительница. И тут же «рассеял» недоумение женщины, спросившей, кто это: «Американская шпионка» (Ха-ха!). Вскоре жена Артамонова вернулась в Ленинград и больше о Эве ничего не слышала до тех пор, пока ее не вызвали на допрос. А «американская шпионка» продолжала тайком встречаться с советским военным моряком…
Секретами ВМФ и сейчас интересуются «любители экологии» из ЦРУ, МИ-6 или, на худой конец «Белунны». В конце пятидесятых тоже предпринимались меры к сохранению военной тайны. Так, морским офицерам запрещалось сходить на берег в одиночку, а к 24–00 часам они обязаны были вернуться на корабль. Даже в кино приходилось идти с товарищем — «за компанию». Правда, по словам одного из сослуживцев Артамонова, «при этом большинство офицеров в Гдыне занимались реализацией польских злот, которые нам выплачивали в больших суммах и покупали на них различные вещи». Но Артамонова тряпки не интересовали. Он предпочитал кино. Там всегда рядом оказывалась Эва, а после его приходилось подолгу ждать его у борта катера, отправляющегося к миноносцу — командир куда-то исчезал с полькой.
Однажды Артамонов договорится с начальством, которое разрешило на выходные съездить в Варшаву. Офицер, спутник Артамонова, позднее расскажет, что уже в поезде к ним подсела Эва. До самого возвращения к месту службы молодые люди были вместе: жили в одном номере в гостинице, ходили в театр… «Мы с товарищами… говорили между собой о встречах Артамонова с Эвой и пришли к выводу, что это его личное дело, хотя и осуждали такое поведение, так как знали, что он женат и у него есть сын». А жена капитана третьего ранга только знала, что «он очень любил свой корабль и службу»…».
— Ты говоришь, — обратился к Нертову старик, — что служил в военной прокуратуре, — значит должен иметь понятие об офицерской чести. Да и о порядочности некоторых начальников тоже…
Алексей молча кивнул. Чего-чего, а уж разных офицеров он повидал предостаточно…
«Так вот, старшие офицеры — начальники Артамонова, — продолжал Николай Григорьевич, — на следствии оценили его поведение совсем иначе: «Артамонова захвалили… не рассмотрели элементов авантюризма и очковтирательства, лживости и демагогии, стремления к неограниченной власти и карьеризма, барства и самодурства…» (это — начальник штаба, каперанг Аладьин); «По характеру высокомерен, проявлял грубость к подчиненным и нетактичное поведение к отдельным начальникам…» (командир войсковой части, каперанг Гладков).
Упрекали Артамонова и за то, что он якобы после бегства умудрился продать казенный катер шведам за две с половиной тысячи долларов. Но катер шведы вернули Балтфлоту…
Удивительно, как быстро прозрели отцы-командиры! А ведь раньше Артамонова четырежды награждали медалями, всего за месяц до бегства он, благодаря блестящей аттестации («Делу КПСС и Советскому правительству предан») был зачислен в Военно-морскую академию!
