— И будет тихо, пока однажды тебя не ткнут мордой в асфальт и наденут наручники, — «успокоил» друга Том. — Или даже без наручников обойдутся. На месте положат и даже потом объяснительную писать не будут.
Тим начал ему возражать, но друг его уже не слышал. Он задумался, имеет ли право осуждать Петра? Ведь за последнюю недельку на душу пришлось взять грешки посерьезнее. В церковь бы сходить, хотя бы свечку поставить, спросив у старой бабки, кто должен молиться за нас в таких случаях. А он устроил «застольное покаяние», всего лишь пьет не чокаясь.
И Том начал вспоминать, когда же он окончательно осознал себя убийцей. На войне? Нет. Там была жесткая работа, временами напоминавшая спорт. Пленных пристреливать не доводилось (были любители, он к ним не относился), все же остальные, кому пришлось пасть от его руки, взялись за оружие по доброй воле.
Это потом, уже здесь, в России, настал день, когда он, Павел Томаков осознал себя хладнокровным убийцей. Тогда, когда он впервые убил и получил за это деньги.
* * *
…Он впервые убил и получил за это деньги…
Все началось с того, что их кинули. Кинули самым примитивным и похабным образом, как в нашей стране кидают и бомжей-подсобников, и вкладчиков банков, и разработчиков компьютерных программ, и старателей на золотых приисках. То, что это случилось, не в России, а в Югославии, как-то не утешало.
Том и Тим покидали Балканы с тяжелым сердцем. Кто-то из друзей, уцелевших в отряде, попытался вылететь из самого Белграда, воспользовавшись недолгим «окном», когда воздушная блокада Югославии была ненадолго отменена. Улететь в Москву удалось, но в аэропорту их просто ограбила таможня, отняв почти все заработанные деньги и пригрозив на ломаном английском подбросить наркотики, если русские наемники будут возмущаться. Тим долго ругался, а Том философски заметил, что югославы — люди хорошие, но полицейские, если видят много долларов или марок, могут мгновенно и поголовно забыть русский язык, со всем славянским братством вместе взятым.
Впрочем, друзья не особенно огорчились. Они еще заранее собирались вылетать через Скопье — Македонский аэропорт работал без проблем. К тому же, деньги ждали их в Питере: согласно договору с конторой, которая отправила их на Балканы, на месте они получали лишь пятьдесят процентов заработка. Конечно, эта сумма — четыреста дойч-марок в месяц, могла вызвать лишь гомерический смех любого «дикого гуся» — профессионального наемника. Однажды взятый в плен стрелок из базуки, англичанин, перешедший к мусульманам от хорватов, когда те прекратили войну, искренне ругал боснийцев за скупердяйство: специалисту такого класса определили оклад в две с половиной тысячи долларов в месяц! Но за годы, проведенные на Балканах, у тех, кто остался в живых, могла накопиться неплохая сумма. Особенно, если она аккумулировалась на родине, а не тратилась здесь.
Как-то так получилось, что друзья, вернувшись домой, завертелись, каждый по своим проблемам. Том хотел навестить Лену, поблагодарить ее, кстати, за подаренную жизнь. Но Азартова, вместе со своим супругом, загорала в Тунисе. Опьяненный родным воздухом Том быстренько переспал с другой одноклассницей, явился к родителям (как те постарели!), устроил семейный пир, отличавшийся от библейского лишь тем, что блудный сын не стал ждать, когда отец заколет откормленного тельца, а сам приволок в нищую квартиру половину содержимого ближайшего супермаркета. Уже чуть позже он, пальцами, жирными от икры и карбонада, долго рылся в своей сумке, вытащил всю оставшуюся заначку, вывезенную с поля боя и отдал матери сколько было нужно, чтобы она нормально запротезировала зубы, а также безутешному отцу, который два года назад добил свой убогий «Москвич» и страшно комплексовал из-за необходимости добираться до дачи пешком.
На следующий день, опохмелившись, Том пошел за причитающимися ему деньгами. Того, что у него осталось, хватило бы доехать до нужного места на такси. Пожалуй, только на это.
Подвал, в котором сидел тот самый благодетель (Том даже вспомнил как его зовут, Максим Сташевский), был перепрофилирован. Теперь в нем располагался сэконд-хенд и продавщица ни малейшего понятия не имела, кто и что располагалось здесь прежде.
Том не стал сидеть сложа руки. Незамужняя одноклассница, столь тепло встретившая его по приезду, получила еще одну ночь любви с «балканским героем». На этот раз даме пришлось заплатить за услугу: она работала в риэлтерской конторе, причем не самого нижнего уровня и ее офис был напичкан информацией, часть из которой никоим образом не предназначалась для открытого распространения (к примеру, справочная база ГУВД).
Проведя наутро в кабинете подруги лишь один час, Том не только узнал, какая полезная штука компьютер, но и ответил на некоторые, очень важные вопросы. Оказывается, г-н Сташевский и не думал уходить в подполье. Он поступил значительно проще — открыл новую фирму, с красивым названием «Гадес».
«Гадес» располагался далеко, на Выборгском шоссе, за то в роскошном офисе. Таком роскошном и крутом, что Тома долго пытались туда не пустить, пока он внятно не объяснит, зачем пришел и почему ему обязательно нужен именно Сташевский. Наконец, входные церберы уступили его настойчивости и объяснили, как пройти в кабинет директора.
Том сразу узнал Сташевского. Тогда это был обычный отставник с усиками, одетый в помятый и потрепанный пиджачок фабрики им. Володарского. Теперь же перед Павлом сидел раскормленный тип, с гладко выбритым лицом, от которого разило изысканным кремом — от такого запаха бабы, якобы должны балдеть. Сташевский был одет в блестящий черный костюм, судя по всему, очень дорогой. Глаза были направлены на собеседника, но смотрел он в пустое пространство.
Еще Том обратил внимание, что рядом на диване сидят двое крепкий ребят в менее дорогих пиджаках. Оба шкафа ерзали на диване, показывая всем своим видом, что хотели бы как можно скорее переодеться в спортивный костюм и вернуться в спортзал на тренировку.
— И что же вы хотите от меня, гражданин? — так же глядя на картинку, висевшую на стене за стулом, на котором сидел Том, спросил Сташевский. Картинка судя по всему, была дорогой и подлинной. Она изображала человеческое жертвоприношение у ацтеков.
На удивление самому себе, Том был спокоен. Он подробно рассказал хозяину офиса о встречи с ним четырехлетней давности в том самом подвале. На господина Сташевского рассказ произвел благоприятное впечатление, казалось, он с удовольствием вернулся в те, почти забытые времена, когда он не имел ни дорого костюма, ни такого офиса, ни охраны. Наконец, когда долгое повествование было закончено, Сташевский предложил Тому минералки и заговорил сам:
— Помню, помню. Интересное было время. Хорошо, что ты мне напомнил как я начинал. Сейчас, правда, у нас уже другой профиль. Сам понимаешь, патриотизм не в моде. Ну, он и тогда был не в моде, просто я, дурак, это не понимал. Думал, надо служить Отчизне, даже когда она после десятилетней службы на невидимом фронте, тебя сапогом под копчик. Нет, я уже не дурак. Занимаемся мы туризмом и всем, что с ним связано: международными знакомствами, эмиграцией в благополучные страны, заграничной работой. На днях, кстати, из Швеции поступил заказ на две бригады по сбору клубники. Только, просят, девок не присылать, чтобы сразу на панель не пошли. Ты когда-нибудь клубнику собирал?
