– Наверно, вам просто казалось.
– Нет, мне вслед кричали всякие слова, а уж это мне не могло казаться.
– Иногда ребята выкидывают гадкие шутки, но без всякого злого умысла, – сказал я ему. Впрочем, поручиться за это я не мог бы.
– А знаете, что они мне кричали вслед?
– Нет.
– Они кричали: «Эй, Икс-девять, ты куда идешь?»
– Ну, тут ничего плохого нет.
– Они меня так дразнили. – Фрэнк помрачнел при этом воспоминании: – «Тайный агент Икс-девять».
Я не сказал ему, что уже слышал об этом.
– «Ты куда идешь, Икс-девять»? – снова повторил Фрэнк.
Я представил себе этих задир, представил себе, куда их теперь загнала, заткнула судьба. Остряки, оравшие на Фрэнка, теперь наверняка занимали смертельно скучные места в сталелитейной компании, на электростанции в Илиуме, в правлении телефонной компании…
А тут, передо мной, честью клянусь, стоял тайный агент Икс-9, к тому же генерал-майор, и предлагал мне стать королем… Тут, в пещере, занавешенной тропическим водопадом.
– Они бы здорово удивились, скажи я им, куда я иду.
– Вы хотите сказать, что у вас было предчувствие, до чего вы дойдете? – Мой вопрос был бокононовским вопросом.
– Нет, я просто шел в «Уголок любителя» к Джеку, – сказал он, отведя мой вопрос.
– И только-то?
– Они все знали, что я туда иду, но не знали, что там делалось. Они бы не на шутку удивились – особенно девчонки, – если бы знали, что там на самом деле происходит. Девчонки считали, что я в этих делах ничего не понимаю.
– А что же там на самом деле происходило?
– Я путался с женой Джека все ночи напролет. Вот почему я вечно засыпал в школе. Вот почему я так ничего и не добился при всех своих способностях.
Он стряхнул с себя эти мрачные воспоминания:
– Слушайте. Будьте президентом Сан-Лоренцо. Ей-богу, при ваших данных вы здорово подойдете. Ну пожалуйста.
90. Единственная загвоздка
И ночной час, и пещера, и водопад, и мраморный ангел в Илиуме…
И 250 тысяч сигарет, и три тысячи литров спиртного, и две жены, и ни одной жены…
И нигде не ждет меня любовь.
И унылая жизнь чернильной крысы…
И Пабу–Луна, и Борасизи–Солнце, и их дети.
Все как будто сговорились создать единый космический рок – вин-дит, один мощный толчок к боконизму, к вере в то, что творец ведет мою жизнь и что он нашел для меня дело.
И я внутренне саронгировал, то есть поддался кажущимся требованиям моего вин-дита.
И мысленно я уже согласился стать президентом Сан-Лоренцо.
Внешне же я все еще был настороже и полон подозрений.
– Но, наверно, тут есть какая-то загвоздка, – настаивал я.
– Нет.
– А выборы будут?
– Никаких выборов никогда не было. Мы просто объявим, кто стал президентом.
– И никто возражать не станет?
– Никто ни на что не возражает. Им безразлично. Им все равно.
– Но должна же быть какая-то загвоздка.
– Да, что-то в этом роде есть, – сознался Фрэнк.
– Так я и знал! – Я уже открещивался от своего вин-дита. – Что именно? В чем загвоздка?
– Да нет, в сущности, никакой загвоздки нет, если не захотите, можете отказаться. Но было бы очень здорово…
– Что было бы «очень здорово»?
– Видите ли, если вы станете президентом, то хорошо было бы вам жениться на Моне. Но вас никто не заставляет, если вы не хотите. Тут вы хозяин.
– И она пошла бы за меня?!
– Раз она хотела выйти за меня, то и за вас выйдет. Вам остается только спросить ее.
– Но почему она непременно скажет «да»?
– Потому что в Книгах Боконона предсказано, что она выйдет замуж за следующего президента Сан-Лоренцо, – сказал Фрэнк.
91. Мона
Фрэнк привел Мону в пещеру ее отца и оставил нас вдвоем.
Сначала нам трудно было разговаривать. Я оробел. Платье на ней просвечивало. Платье на ней голубело. Это было простое платье, слегка схваченное у талии тончайшим шнуром. Все остальное была сама Мона. «Перси ее как плоды граната», или как это там сказано, но на самом деле просто юная женская грудь.
Обнаженные ноги. Ничего, кроме прелестно отполированных ноготков и тоненьких золотых сандалий.
– Как… как вы себя чувствуете? – спросил я. Сердце мое бешено колотилось. В ушах стучала кровь.
– Ошибку сделать невозможно, – уверила она меня. Я не знал, что боконисты обычно приветствуют этими словами оробевшего человека. И я в ответ начал с жаром обсуждать, можно сделать ошибку или нет.
– О господи, вы и не представляете себе, сколько ошибок я уже наделал. Перед вами – чемпион мира по ошибкам, – лопотал я. – А вы знаете, что Фрэнк сейчас сказал мне?
– Про меня?
– Про все, но особенно про вас.
– Он сказал, что я буду вашей, если вы заботите?
– Да.
– Это правда.
– Я… Я… Я…
– Что?
– Не знаю, что сказать…
– Боко-мару поможет, – предложила она.
– Как?
– Снимайте башмаки! – скомандовала она. И с непередаваемой грацией она сбросила сандалии.
Я человек поживший, и, по моему подсчету, я знал чуть ли не полсотни женщин. Могу сказать, что видел в любых вариантах, как женщина раздевается. Я видел, как раздвигается занавес перед финальной сценой.
И все же та единственная женщина, которая невольно заставила меня застонать, только сняла сандалии.
Я попытался развязать шнурки на ботинках. Хуже меня никто из женихов не запутывался. Один башмак я снял, но другой затянул еще крепче.
Я сломал ноготь об узел и в конце концов стянул башмак не развязывая.
Потом я сорвал с себя носки.
Мона уже сидела, вытянув ноги, опираясь округлыми руками на пол сзади себя, откинув голову, закрыв глаза.
И я должен был совершить впервые… впервые, в первый раз… господи боже мой…
Боко-мару.
92. Поэт воспевает свое первое боко-мару
Это сочинил не Боконон.
Это сочинил я.
Светлый призрак,
Невидимый дух – чего?
